– Вы зарплату хотите получать? – Анька Рылова презрительно кривит губы.
Мы обреченно киваем.
– Вот и делайте.
Виталь стоит рядом и усмехается.
Данка делает еще одну попытку:
– Вы понимаете, что в новостях не должно быть рекламных сюжетов? Это неприлично!
– Кто вам сказал? – лениво спрашивает Виталь. Он уже все решил.
– Вы на федеральных каналах видели джинсу в новостях?
– Там – другое дело.
– Ну кому я дам делать этот сюжет? У меня девчонки загружены по горло, и машин нет.
– Выброси что-нибудь.
– И оставить в новостях одну рекламу? Вы издеваетесь? Нас смотреть никто не будет.
– Главное, чтобы смотрели заказчики.
Рылова и Виталь уходят. Данка смотрит на меня:
– Оксан, сделаешь?
– Дан, я...
Но она не слушает, наклоняется над разблюдовкой:
– Должна успеть. В одиннадцать – первая съемка, потом едешь в час, потом – на рекламу в три, быстренько вернешься и все напишешь, да?
– Конечно, напишу.
Набираю воздуха в грудь. Будет трудно, особенно если учесть, что новогодний сюжет снят, но не написан и не смонтирован.
Данка, словно прочитав мои мысли, говорит:
– Девочки, праздничный выпуск монтируем после основного.
Разочарованные вздохи: всем хотелось пораньше уйти домой.
В три часа дня еду с основной съемки на джинсу. Голова уже ничего не соображает. В офисе первый сюжет скинут в компьютер, но не отсмотрен. Не знаю, как смогу все сделать за один день.
На улице хмуро: вечереет, и небо закрыто серыми снежными тучами.
Мы снимаем открытие нового супермаркета. На ступеньках – толпа, красная ленточка у стеклянной двери трепещет на ветру. Директриса и владелица магазина, кутаясь в шубы и улыбаясь, произносят дежурные фразы и щелкают ножницами. Директриса поворачивает ключ в замке, он не поворачивается. У меня холодеет в груди. Замок замерз. Дверь не открывается.
– Что случилось? – спрашиваю я хозяйку.
– Дверь заело.– Она пожимает плечами.
– И что делать?
– Сейчас откроем.
– Понимаете,– говорю я,– у меня очень мало времени. Машина и оператор должны быть в офисе через сорок минут...
– Меня это не волнует,– хозяйка делает рукой неопределенный жест. Она выше меня на целую голову и смотрит куда-то в пространство,– я деньги заплатила, вот и ждите.
– А нельзя пройти через служебный вход?
– А вы что, собираетесь снимать магазин без покупателей?
И хозяйка уходит, оставляя меня с чувством беспомощности: я-то понимаю, как сильно подвожу Надьку. Оборачиваюсь на оператора: Сенька от нечего делать снимает толпу на ступеньках.
Идут минуты, и наконец появляется слесарь. Двери распахиваются, народ валит в магазин. Мне неприятно видеть хозяйку, она молодая и холеная стерва, каких много, но приходится опять идти к ней.
– Могу я взять у вас интервью? – спрашиваю я ее.
– По поводу?..– Хозяйка брезгливо поднимает бровь.
– По поводу нового магазина.
– Зачем?
– Ну я же должна понимать, что о нем рассказывать.
– Так вы же журналист.
– Да.
– Значит, сами должны знать, что рассказывать.
Моя голова начинает кружиться, я словно в абсурдном сне.
– Но откуда,– говорю я,– я смогу взять информацию, если вы мне ее не дадите?
– Это не мое дело знать, откуда вы что берете. Это ваша работа.
Она снова уходит. Время идет, но я не могу уехать без интервью.
Высокая старорежимная хала директора магазина мелькает в толпе. Я бегу меж прилавками, и полы моей расстегнутой куртки задевают расставленные по полкам продукты. Хватаю директрису за рукав:
– Будьте добры, интервью!
Она растерянно и согласно кивает. Мы устраиваемся посреди торгового зала. Людям теперь не пройти в мясной отдел, но меня это уже не волнует, и только когда наглая толстуха все же протискивается между камерой и прилавком, едва не сломав штативу черную двухколенную ногу, шиплю почти по-змеиному. Директриса напряжена и испугана, словно перед казнью, но вид микрофона лишает ее силы воли, и уйти она уже не может.
Сенька копается слишком долго.
– Можно начинать? – спрашиваю я через плечо.
– Оксан,– говорит он дрожащим голосом.
– Что?!
– Микрофон не работает.
– Давай петлю.
– Петлю я Витьке отдал: он с рекламой пишет поздравления.
– На пушку11 ?
– Шумно.
– Что делать?
Рыжеволосый Сенька краснеет от напряжения.
– Пойдем в тот зал, а? Где подарки? Там народа меньше.
– Идем.
Сенька пробирается вперед. Перед ним – камера, ощетинившаяся штативными ногами. Складываться и разбираться снова нам уже некогда. Я бегу следом на цыпочках, привязанная к Сеньке черным шнуром неработающего микрофона: никто так и не подумал его смотать. За нами – директриса, и лицо у нее такое, будто она сейчас заплачет, но мне плевать.
Мы приезжаем в офис без двух минут четыре. Сенька несется к себе наверх за петлей. Когда я захожу в кабинет, Надька, одетая, с блокнотом и ручкой в руках, сидит на стуле у двери.
– Приехали? – Данка поднимает голову от телефонного справочника.– Надь, поторопись.
– Поторопись?! – Надька заведена до предела.– А толку? Все равно уже опоздали.
– Но может быть...– Данка перед ней почти заискивает.– Как же мы без этого сюжета? У остальных телеканалов он будет.
Сенька появляется в дверях, дает Надьке в руки коробочку с петлицей.
– Что это? – Она гневно таращит на него глаза.
– Петля.
– А микрофон?
– Сломан.
– И как ты себе представляешь?..
– Прицепим...
– Как?! К кому?! Ты знаешь, сколько там будет народу?! Сколько нам синхронов надо набрать?!
И они, препираясь, выходят за дверь, а я живо представляю себе, как журналисты других каналов будут
