опрокинутая машина, из-под капота хлестал огонь. Сантос повернул назад, стороной объехал вереницу осликов, погоняемых монашками с накинутыми на голову черными капюшонами, ни дать ни взять — похоронная процессия, и уже въехал было на улицу, где осталась Росита, как вдруг впереди, метрах в ста пятидесяти, разорвалась фугасная бомба. Сантос почувствовал, как взрывная волна ударила в борт машины, и грузовичок словно подпрыгнул, а потом накренился и несколько секунд продолжал ехать на переднем и заднем левых колесах. С трудом справившись с управлением, Сантос миновал глубокую, еще дымящуюся воронку и, взглянув вдоль улицы, резко затормозил.
Вначале ему показалось, что он заблудился. Вон там, впереди, должен стоять польский костельчик, за ним — небольшой зеленый скверик, а напротив скверика — двухэтажный дом из розового туфа с увитыми плющом балконами. Еще дальше, в двух десятках шагов от этого двухэтажного дома, — лавка, где Росита встала в очередь.
Ничего этого сейчас не было, кроме скверика с поваленными деревьями. «Наверное, — подумал Сантос, — это совсем другой скверик. А груда развалин…»
Он выключил мотор и побежал вдоль улицы. Воронка на воронке, земля разворочена, по земле плывут дым и гарь. Но вот кучи исковерканного розового туфа, горят деревянные балки, кругом битое стекло, на землю до сих пор оседают клочья опаленной бумаги… А еще дальше…
Сантос остановился и закрыл глаза. Его цепкий взгляд охватил всю мертвую улицу, но четко зафиксировал лишь место, где стояла лавка. Сантос видел, что ничего там не осталось, одна лишь огромная воронка с бурой землей по краям, но верить в это не хотелось. Нет, он, конечно, что-то напутал… Мало ли сквериков и домов из розового туфа, которые могли быть уничтожены бомбежкой?
Над его головой пролетела тройка «мессершмиттов», пролетела низко. Он поднял голову и долго смотрел им вслед, смотрел с полным безразличием, думая лишь о Росите. Потом медленно, опустив голову, поплелся дальше. Чего уж там обманывать самого себя — другой такой улицы в Фигерасе нет, он, Сантос, знает этот городок как свои пять пальцев… Одна надежда: Росита могла куда-нибудь укрыться и сейчас разыскивает его так же, как он разыскивает ее.
Вдруг он увидел сидевшую на камнях старуху с перевязанной куском простыни рукой — от кисти до самого плеча. Святая мадонна, да ведь эта старуха стояла в той самой очереди, он еще тогда удивился, где это ее угораздило так пораниться… Она-то, конечно, знает, что тут произошло.
Подойдя к ней, Сантос присел рядом, спросил:
— Вы все время были тут, мать?
Она кивнула головой:
— Да. — Посмотрела на Сантоса пустыми слезящимися глазами и добавила: — Они все там.
— Кто — они? Где — там?
— Вон там. — Старуха показала на воронку с бурой землей по краям. — Пускай простит им пресвятая богородица грехи их тяжкие и смилуется над ними.
Она надолго замолчала, словно забыв о присутствии Сантоса. Но он осторожно положил руку на ее плечо и попросил:
— Расскажите, мать, как это было. Может, кто-то из них ушел еще раньше?
Старуха покачала головой:
— Нет. Когда они, те, начали из пулеметов, все наши бросились в лавку. Я замешкалась, а они даже дверь закрыли — не пустили меня, старуху. Постучала я раз и два, а они не слышат. Тогда я пошла отсюда. Ноги старые, еле двигаются, быстро не пойдешь… Добралась я вон до того переулочка, оттуда мне домой десять шагов. Но притомилась, присела прямо на землю, сижу, голову руками закрыла. А они, те, посыпались. Что-то тряхнуло меня, и я упала. А когда поднялась, посмотрела туда, где лавка… Нету… Ничего нету… Пресвятая дева Мария, за что наказала ты людей безвинных?..
Эмилио Прадос, еще издали увидев машину Сантоса, пошел навстречу. И Сантос тоже увидел Эмилио Прадоса. Все медленнее, медленнее идет машина… Остановилась. И Прадос остановился.
Через стекло видит: Сантос один. Без Роситы… Что это вдруг потемнело в глазах и сердце непривычно упало, точно оборвалось? Нервы… Проклятые нервы, истрепались до предела. Во всем видятся недобрые предчувствия, в голову лезет такая чертовщина, что хоть не смотри на белый свет. Росита, наверное, в кузове грузовичка, лежит там на самолетных чехлах, дремлет… Сейчас вот выпрыгнет, бросится на шею: «Эмилио! Будто сто лет тебя не видела, Эмилио!» И ему тоже кажется, будто сто лет не не видел. Раньше и думать не мог, что так привяжется к ней…
Необыкновенный она человек, его Росита. Как-то сказала: «Дышу я тобой, Эмилио. Нет тебя рядом — и задыхаюсь… Ты это можешь понять?»
Он ее понимал. И сам о ней думал: «Единственный близкий человек… Больше такого не будет…»
Медленно, очень медленно Сантос вылез из кабины. Постоял, вытащил из кармана комбинезона тряпку, стал протирать стекло, но тут же, словно забыв об этом, снова сунул ее на прежнее место. И шаг за шагом начал приближаться к Эмилио Прадосу. Глаза опущены в землю, боится взглянуть на своего командира полка. Можно, наверное, было и не спрашивать, но не мог он не спросить, потому что еще теплилась искорка надежды — не в сознании, а в душе?
— А Росита?
— Росита? — Сантос наконец поднял голову, взглянул на Эмилио Прадоса. — Она… Я тут кое-что привез, камарада хефе, но не так много… Там, в Фигерасе, ничего нет. Все ушли… Я понятно говорю, камарада хефе… Они налетели тучей… Бомбы, пулеметные очереди по людям… Паника… Ох, какая паника, камарада хефе! Тысячи людей двинулись к границе… Что делается что делается…
— Сантос! Ты понимаешь, о чем я тебя спрашиваю?
— Да, да, камарада хефе… Она стала в очередь около лавки, там продавали консервы. Очередь совсем небольшая, сплошь женщины… Ну вот… А я поехал дальше. Сказал ей так: «Только ты никуда не уходи, в такой кутерьме не сразу друг друга и найдешь…» И поехал в другую лавку… А Росита осталась там, где сплошь женщины…
— Ну? Где Росита?
— Росита? Да, Росита… Я понимаю, камарада хефе…
Сантос потерянно оглянулся вокруг, увидел неподалеку от себя распиленное на несколько частей старое дерево оливы и, подойдя к нему, устало опустился на одно из бревен. Потом судорожно обхватил колени руками, склонил на руки голову и заплакал Странно было видеть плачущим этого всегда веселого человека, которому, казалось, любое море по колено и любая печаль — промелькнувшая на ясном небе тучка.
Эмилио подошел к нему, сел рядом, сдавленно спросил:
— Расскажи все, как было. Слышишь, Сантос?
— Сейчас, камарада хефе, — ответил Сантос. — Сейчас… Вот только немножко это у меня пройдет…
Глава тринадцатая
После Фигераса, где менее чем за полчаса было убито и ранено около тысячи человек, отчаявшиеся, обуянные страхом беженцы прорвали границу и сплошным потоком стали вливаться на территорию Франции. Вслед за беженцами границу начали переходить раненые бойцы республиканской армии, а потом и целые части, не потерявшие организованности и выдержки даже на заключительном этапе каталонской битвы.
Не видя другого выхода, скрипя, как говорят, зубами, правительство Даладье было вынуждено задним числом официально открыть границу…
Они шли за грузовичком Сантоса — все вместе, связанные друг с другом годами войны, оставленными в земле Испании боевыми друзьями, печалью и воспоминаниями о прошлом, теплившейся надеждой, что
