Они заставили меня, — почти неслышно сказал Костусь. — Они пытали меня.
Из группы оставшихся в живых карателей, охраняемой двумя разведчиками, вышел пожилой уже, с густой проседью в бороде поляк и подошел к Антеку.
Это не человек, а собака, — сказал он. — Я видел его там, в лесу, где вы должны были сесть. Он сам показывал немцам, как раскладывать костры.
Поляк повернулся к Дзвольскому, с ненавистью посмотрел на него:
Ты завел нас сюда, а сам хотел скрыться, иуда. Помри, хоть по-человечески, а не по-собачьи.
Дзвольский упал на колени, заплакал:
Прости, Антек… Я еще принесу пользу. Мне верят там, у них… Я… Ради прошлого, Антек, ради нашей Марии…
Он полз к ногам разведчика с приподнятой головой, заглядывая в глаза, рыдая и дрожа всем телом.
Встань! — вне себя от бешенства закричал Антек.
И когда Дзвольский поднялся с земли, Антек вплотную приблизился к нему и долго смотрел в большие, ставшие темными от страха глаза. И вдруг плюнул ему в лицо:
Подлец!
Отвернулся и пошел к Янушу.
Дзвольского повели к болоту.
У самых гор, на длинной ровной площадке, горели костры. Андрей, Никита и Антек сидели в сторонке, прислушиваясь к воздуху. Ждали самолет, который должен быть взять русских летчиков и раненого Януша. Молчали. Не было слов, чтобы высказать то, о чем сейчас каждый думал. Не так уж много времени прошло с тех пор, как они узнали друг друга, а вот привыкли один к другому, привязались, словно стали братьями. Тоска закрадывалась в душу.
Никита палкой поворошил костер и первым нарушил молчание.
Если никто не написал Анке, что со мной все в порядке, она умрет от горя, — проговорил он. — И маленький Никита, наверно, плачет.
Ты увидишься с ними? — спросил Антек.
Вряд ли. Они далеко, в Сибири.
Ни в коем случае нельзя оставлять Казика, — сказал Андрей.
Но Войтковский и слушать ничего не желает, — ответил Антек. — Да и сам Казик… «Я никуда от отца не уйду», — говорит он. А увезти мальчугана надо.
Антек поднялся, шагнул в темноту и через некоторое время вернулся к костру с Войтковским.
Садись, Казимир, — сказал он. — Твой друг Андрей хочет поговорить с тобой.
Казимир сел и, словно зная, о чем пойдет речь, сказал:
Казик останется со мной.
Андрей уже хорошо понимал по-польски и говорил почти свободно, перемежая русские слова с польскими, но сейчас почему-то не мог составить даже простой фразы. И он обратился к Антеку:
Спроси, он это твердо решил?
Твердо, — ответил на вопрос Антека Казимир.
Это неправильно, — сказал Андрей. — Он может погибнуть… Мы возьмем его с собой, а после войны…
Нет. — Войтковский отрицательно покачал головой. — Казик, мой сын, не погибнет. Он будет хорошим разведчиком.
Послышался гул моторов. Никита вскочил, крикнул в темноту:
Товарищи, летит!
Разведчики, партизаны, с которыми накануне встретилась группа Антека, зашевелились, стали подбрасывать в костры сухие ветки.
Сделав круг (в это время на земле притушили один костер, другой перенесли в сторону), самолет пошел на посадку. Андрей и Никита стояли рядом, с замиранием сердца глядя на машину.
Подрулив к кострам, командир корабля поставил машину на взлет и, не выключая моторов, открыл дверцу, Антек подошел первым, и они обменялись паролем.
…И вот последняя минута. Януш уже в самолете, прильнув к иллюминатору, что-то кричит Казику. Второй пилот Никиты Саша Моргун, стрелок и штурман поднимаются по трапу, останавливаются и машут руками.
Командир корабля ежесекундно поглядывает на часы, торопит Андрея и Никиту:
Пора, товарищи!
А они не могут расстаться. Стоят, обнявшись, кругом: Андрей, Антек, Никита, Казимир Войтковский, Казик. И хотя бы разговаривали, а то стоят и молчат, ни одного слова.
Командир корабля тепло улыбается, показывая на них второму пилоту:
Видал?
Встретимся? — спрашивает наконец Никита у Антека.
Встретимся, — твердо отвечает Антек.
Сняв одну руку с плеча Никиты, а другую — с плеча Андрея, он подталкивает их к самолету. Они идут. Вот и трап. Войтковский вдруг обхватывает Андрея, прижимается лицом к его лицу.
Андрей, — говорит он, и в горле у него что-то булькает. — Ты там, у себя, помни: нету больше бандита пана Войтковского. Есть солдат Казимир Войтковский… — На минуту он умолкает, не привык говорить подолгу. — И когда мы потом увидимся, будем, как братья… Добже, Андрей?.. Пошли, Казик.
Сгорбившись, словно неся на плечах тяжелый груз разлуки, Казимир Войтковский уходит в темноту, уводя за руку своего сына.
…Андрей, прижавшись к стеклу, смотрел, как медленно уплывает темная земля. Маленькими искорками мелькнули внизу костры и потухли. Черные горы отодвинулись вправо, растаяли, исчезнув в ночи. Потом ушли назад и темно-зеленые массивы лесов. Плыла внизу польская земля, и Андрей чувствовал, как больно сжимается сердце: там остались друзья.
Глава двенадцатая
1
Гром артиллерии приближался к городу. Ночами небо горело, как в пожаре. Все чаще над городом появлялись советские бомбардировщики, все чаще заведующий немецким складом Федотов давал задания Лизе и Игнату: «С «Пристани Глухарь» посылать сигналы — две короткие, две длинные вспышки… В час сорок поджечь кучу приготовленных стружек на восточной окраине мыса. В два ноль-ноль поставить фонарь «летучая мышь» в огороде тетушки Марьи, пусть горит три минуты…»
Летчики бомбили порт, бомбили железнодорожную станцию, бросали бомбы на склады со снарядами. Немцы метались, среди них ходили слухи: железная дорога на западе отрезана, русские подготавливают «котел».
Лиза слышала однажды, как Ганс Вирт сказал брату:
Эти слухи имеют под собой почву. Штейер вызвал несколько транспортов, надеется эвакуировать свое хозяйство морем.
«Котел»? — спросил Эгон.
Поменьше сталинградского, но что-то похожее на него. Гюнтер Трауриг летал сегодня в разведку и подтверждает, что мы отрезаны.
Лиза, конечно, не все поняла, о чем говорил капитан, но то, что она смогла разобрать, наполнило ее радостью, придало ей новые силы. Она побежала рассказать обо всем Игнату. Тот не удивился ее сообщению.
Разве ты не видишь, что делается в порту? — спросил он. — Они грузят на баржи все, что могут увезти. И ничего не грузят в вагоны. Понятно?
В пять часов вечера комендант фон Штейер вызвал Акима Андреевича Середина. В кабинете, кроме
