— Еще!.. Еще!..
Он слышал, как пули бьются о борт «Мальвы», слышал, как Иван Глыба что-то кричал Василию Ляшко, но все это не задерживалось в его сознании, будто главное заключалось в его словах, которые он бесконечно повторял: «Еще... Еще...»
Он не сразу заметил, что их пулемет умолк. И только когда почувствовал, что лента не движется, спросил у Калугина:
— Вы что, дядя Петро?
Петро молчал. Пальцы его продолжали лежать на гашетке, но голова склонилась вниз, точно он задремал.
— Дядя Петро! — крикнул Саша.
Калугин не отвечал. И тогда Саша все понял. Он осторожно снял руки Петра с пулемета и сам нажал на гашетку. Опять задрожал пулемет, а Саше казалось, что это дрожит он сам. От захлестнувшего его горя, от ненависти.
Шхуна вырвалась из щупальцев прожекторов, и теперь было видно, как подорванный транспорт все глубже зарывается в воду, а с приподнятой кормы в море прыгают немцы, цепляются за спущенные шлюпки, плывут к подошедшему катеру.
Саша поправил ленту и, до боли закусив губы, снова открыл огонь.
«Мальва» неслась по ветру, делая полукруг. Ее левый борт почти касался воды. Потом Иван Глыба, уверенный, что и второй транспорт вот-вот наскочит на мины, выровнял судно и взял курс в открытое море. В тот же миг снаряд ударил в грот-мачту, срезал ее наполовину, и парус упал на палубу. Другой снаряд угодил в бушприт, кливер заполоскался на ветру, и через две-три секунды его унесло в море.
Снаряды рвались у самого носа, у бортов, с катера, подошедшего почти вплотную, бил по шхуне пулемет. Немцы не переставая освещали море ракетами, и в их свете Глыба увидел, как один из минеров, словно перерезанный пулеметной очередью, рухнул на палубу. Нина поспешила к нему на помощь, но вдруг как-то странно взмахнула руками и упала рядом.
— Ленту! — кричал Саша Василию Ляшко. — Ленту давай!
А Юра и его отец, стоя рядом у борта, стреляли из автоматов по катеру. Там захлебнулся пулемет, и эсэсовцы отвечали только автоматными очередями и пистолетными выстрелами.
Над шхуной и катером повисла яркая ракета, осветив все вокруг так, будто над морем неожиданно взошло солнце. Христо Юрьевич увидел, как из рубки катера выскочил эсэсовец и, пригибаясь, побежал к борту. Вот он поднял пистолет, прищурил один глаз.
— Юра! — испуганно крикнул Христо Юрьевич.
Юра не слышал: он в это время посылал короткие очереди в немца, укрывшегося с гранатой в руке за бортом. Христо Юрьевич вскинул автомат, рывком нажал на спуск. Автомат молчал — кончились патроны в диске. Тогда он оттолкнул Юру и, заслоняя его собой, расставил руки.
Юра не слышал выстрела. Он только почувствовал, как отец резко дернулся и начал медленно оседать на палубу. Еще до конца не осознав случившегося, Юра полоснул из автомата по эсэсовцу, потом подхватил отца, стараясь его удержать.
Сзади снова раздался мощный взрыв: это транспорт, еще не совсем развернувшись, боком коснулся мины. Вода лавиной хлынула в развороченный борт, баржа накренилась и стала тонуть. Завыла сирена.
— Получили, гады! — закричал Глыба.
...Прошло два месяца.
Море потемнело, пожелтели и осыпались листья с деревьев, осенние звезды словно удалились от земли и плавали теперь в такой недосягаемой вышине, что казались маленькими, чуть заметными искорками. По ночам бушевали штормы, огромные валы выкатывались на берег, гудели и рычали, будто угрожая кому-то. А к утру, выбившись из сил, море успокаивалось и лежало притихшее, стараясь отогреться на солнце.
Часто над морем плыли густые туманы, окутывали берега, скалы, серые холодные плавни и одинокую, покинутую всеми бухту Светлую.
Темный грот казался теперь особенно мрачным и неуютным. На одной из стен его, почти над самой водой, белела высеченная надпись:
«Вечная слава дорогим товарищам — Петру Калугину, Христо Юрьевичу Араки, Александру Миненко».
Когда вечерами море уходило подальше от берега, в гроте из воды показывался обломок мачты: здесь, в старом своем убежище, покоилась шхуна Мальва». В ту ночь она с трудом дошла до бухты и к утру затонула.
— Мы еще поднимем ее, — говорил на прощание Саша.
А Иван Глыба смотрел на исчезающий под водой обломок мачты и молчал. Только когда «Мальва» погрузилась на дно, он дрожащими пальцами скрутил цигарку, закурил и сказал:
— Как же теперь, а? Как же теперь без посудины? Война ведь идет...
Да, война еще шла. Впереди были новые бои, новые опасности. Боевые друзья знали: покой и счастье придет к ним только тогда, когда их обретет Родина.
Примечания
1
