партии большевиков, работника одного из ленинградских заводов 3. Н. Земцова вспоминала, как в начале 30-х гг. собиравшимся на торжественный вечер в Кремле женщинам по случаю празднования 8 марта было дано указание явиться на банкет «…не нигилистками в строгих английских костюмах с кофточкой и галстуком, с короткой стрижкой, а выглядеть женщинами и чтобы наряд соответствовал»[478]. С середины 30-х г. в крупнейших городах советской страны стали массовыми тиражами издаваться модные журналы — «Модели сезона», «Модели платьев», «Модели для индивидуальных заказов». В Москве в 1934 г. был создан Центральный дом моделей.
Избавлялись, как казалось, от заблуждения социалистического аскетизма и комсомольские активисты. В 1934 г. на комсомольской конференции завода «Красный путиловец» секретарь одной из цеховых организаций ВЛКСМ резко выступил против гонений на девушек, любивших принарядиться. «Приходит на вечер комсомолка в крепдешиновом платье и над ней смеются, — с возмущением говорил комсомолец. — В каком уставе записано, что комсомолка не может явиться в крепдешиновом платье? Надо нам следить, чтобы комсомолец ходил опрятно и чисто одетым, следил бы за собой. От прежнего типа комсомольца пора отвыкать»[479]. «Комсомольская правда», еще пять лет назад громившая любительниц лакированных туфель, в 1933 г. открыла рубрику «Мы хотим хорошо одеваться!». Здесь печатались письма примерно такого содержания: «Три года замечаю, что есть и у меня охота одеться получше. Не то жениться собираюсь, не то от товарищей в цехе отстать нельзя». Автор письма жаловался на плохое качество тканей, критиковал пошив костюмов: «Надоело это чучело-фасон — неизменная тройка англезе с гаврилкой»[480].
Репортеры комсомольских газет и журналов к середине 30-х гг., уловив общую тенденцию, стали «бороться» за хорошую одежду для жителей социалистического Ленинграда. Сотрудник журнала «Юный пролетарий» П. Капица вспоминал: «Один раз сделали налет «легкой кавалерии» на Ленодежду и швейную фабрику имени Володарского, а затем высмеяли неуклюжую, серую по расцветке стандартную одежду и модели женских платьев, таких как «гитара», «косоворотка», «трактористка». Сшитые из ситца, на подолах и рукавах они были украшены изображениями тракторов, колосьев, гаек, шестеренок и разводных ключей»[481]. Действительно, такие рисунки, а также расписные ткани на тему «Комсомол за работой», «Участие красноармейцев в уборке хлопка», «Коллективизация» предлагали использовать российские конструктивисты. Еще в 1929–1931 гг. они довольно успешно вели борьбу со всякого рода цветочками, горошками, полосочками, листочками, «враждебными, — по выражению редколлегии журнала «За пролетарское искусство», — классу пролетариев, вредными или нейтральными». А уже в декабре 1933 г. СНК СССР принял специальное постановление «О недопустимости производства товаров рядом предприятий, использующих бедные или несоответствующие рисунки». Оно помогло покончить с максималистскими устремлениями последних российских авангардистов.
Перемены были мгновенно подхвачены социалистическим искусством в целом. По многим театральным сценам в середине 30-х гг. прошла пьеса ленинградского драматурга С. Соловьева «Личная жизнь». Отрицательные герои пьесы, носители явно «несоциалистической идеологии», одевались неряшливо и бесвкусно. В качестве же образца для подражания выдвигался человек, который синтезировал «красивую жизнь» и «мировую революцию». Аскетическая риторика уходила постепенно даже из стилистики театральных постановок. А. Жид, французский писатель, посетивший СССР в 1936 г., отметил, что даже сам Сталин «…недавно одобрил женское кокетство, призвав к модной одежде и украшениям…»[482]. Однако это происходило не потому, что жизнь в СССР стала подчиняться общемировым нормам быта и новым тенденциям в искусстве, где начался расцвет «женской темы». И не потому, что наивный аскетизм военного коммунизма исчерпал свои ресурсы, а отмена карточек сделала нормальным явлением хорошую одежду для всех желающим.
Вообще в официальной моде существовал определенный стереотип внешней принадлежности к эпохе 30-х гг. с характерным для нее индустриальным прогрессом. Как писал Ю. Олеша, это была некая специфическая красота, возникающая «от частого общения с водой, машинами и гимнастическими приборами». Популярным видом одежды стали «соколки» — трикотажные футболки с цветными шнуровками. Пригодные прежде всего для занятий спортом, они тем не менее считаются семиотическим знаком официальной моды 30-х гг. Именно в такой футболке запечатлена девушка на картине А. Самохвалова «ГТ» (1931 г.). Но это был символ. В реальности шел процесс четкого размежевания видов одежды для массы и мода для избранных.
В 30-е гг. сталинское руководство страны явно переориентировалось на создание социалистических элитных слоев. В условиях системы прямого нормирования повседневной жизни, карточек, пайков и ордеров, как и в годы гражданской войны, стал формироваться особый облик новых советских элит. Он резко контрастировал с внешним видом рядовых горожан. Партийные и советские работники уже не бичевали друг друга за пристрастие к хорошей одежде. Их жены спокойно пользовались и услугами частных портных, и закрытыми распределителями. В 1934 г. в Ленинграде был открыт элитный магазин женской одежды на Невском, 12, где обслуживались только члены семей руководящих работников. Ярые гонительницы мещанок в 20-е гг., многие партийные активистки стали в 30-х гг. вполне соответствовать требованиям западной моды. Подобная метаморфоза произошла с женой главы Управления НКВД по Ленинграду Ф. Д. Медведя Раисой Копылянской. Максималистка-революционерка, по воспоминаниям современников, превратилась «в гранд даму», ходила «раскрашенная, располневшая, разодетая»[483]. Отпала необходимость призывать, как это делали комсомольские активисты в середине 20-х гг., быть «дальше от разных ношений драгоценностей» — это фраза общего собрания комсомольского коллектива фабрики «Красное знамя» от 1 августа 1923 г.[484] Неактуальной стала и частушка-агитка:
Имевшиеся ранее во многих семьях золотые и серебряные ювелирные изделия с 1931 г. ленинградцы начали активно сдавать в систему магазинов Торгсина для покупки продуктов питания. Кроме того, в 1932– 1934 гг. в городе прошла кампания по «выколачиванию золота». Академик И. П. Павлов с возмущением писал В. М. Молотову; «Люди, которые подозревались в том, что у них есть сбережения в виде золота, драгоценностей и валюты, хотя и незначительные, если они не отдавали их прямо, лишались свободы, заключались в одну комнату и подвергались, конечно, пыткам, должны были стоять, днями и неделями голодали и даже были ограничены в свободе пользоваться уборной… А отнимут каких-то пустячков, золотой крестик, который верующие носят на груди, серебряный подарок покойного мужа»[485]. Сведения из письма Павлова подтверждаются устными рассказами старых петербуржцев о специально созданных для этих целей жарко натопленных помещениях — «парилках», где арестованные стояли, тесно прижавшись друг к другу. Больше суток выдерживали немногие. Боясь попасть в парилку, многие отдавали золото добровольно. Об этом, в частности, вспоминала Е. Скрябина, описывая свою работу на заводе «Большевик». Ее начальник, комендант завода, неоднократно намекал молодой женщине, что ношение обручальных колец — буржуазный предрассудок и драгоценность следует сдать государству[486]. Чудом сохранившиеся украшения в 30-е гг. рядовые горожане старались не носить.
Элитные слои советского общества выделялись весьма характерными вещами-знаками — крепдешиновые платья, бостоновые костюмы, обувь из натуральной кожи. В первую очередь такая экипировка была доступна советской и партийной номенклатуре. Кроме того, льготами на получение престижной одежды в условиях карточной системы пользовались передовики производства. Престижными предметами одежды эту категорию населения снабжали обычно в виде премий, которые чаще всего выдавались на съездах ударников. После формальной отмены карточной системы в момент расцвета стахановского движения по-прежнему существовала система особых магазинов для обслуживания весьма ограниченного контингента. С января 1933 г. по распоряжению Ленсовета рабочие города были приписаны к крупным универмагам для получения по талонам одежды и обуви. При этом качество предметов гардероба и ассортимент были строго ранжированы. Ударники и стахановцы могли получить лучшие товары. Московский
