когда в результате длительного потребления наркотика происходила атрофия тканей носового канала, приходилось пользоваться гусиным пером. Оно вставлялось глубоко в нос и позволяло ускорить втягивание порошка Конечно, чаще всего к кокаину прибегали асоциальные элементы, и в частности проституирующие женщины. В 1924 г. социологический опрос выявил, что более 70 % особ, задержанных органами милиции за торговлю телом, систематически потребляли наркотики. При этом почти половина из них предпочитала именно кокаин. В тайных притонах продажной любви в 20-х гг., как правило, можно было приобрести и «марафет». В конце 1922— начале 1923 гг. в Петрограде органы милиции раскрыли целую сеть квартир, хозяйки которых не только занимались проституцией, но и, как было сказано в протоколе, «почти круглые сутки продавали кокаин». Известный исследователь проблем проституции С. Вислоух писал в середине 20-х гг.: «Торговля марафетом… и иными средствами самозабвения почти целиком находится в руках проституток»[26]. Наркотики получили распространение и среди представителей преступного мира советской России. Однако чаще к «марафету» прибегали мелкие карманные воришки. Крупные воровские авторитеты довольно презрительно относились к «нюхарам», считая, что кокаин притупляет реакцию, столь необходимую в их деле. И все же это были люди, склонные и к другим видам отклонений. Потреблением наркотиков они кодировали свою принадлежность к асоциальной среде. Гораздо более страшным было проникновение наркотиков в стабильные социальные слои, означающее развитие элементов ретритизма.
Довольно широкое распространение в 20-е гг. получила подростковая наркомания. Дети из нормальных семей в поисках романтики нередко посещали притоны беспризорников и традиционные места их скоплений. Криминальный мир для части подростков оказывался более привлекательным, чем действительность советской трудовой школы, пионерских сборов и комсомольских собраний. Известный врач-нарколог А. С. Шоломович описал в своей книге, вышедшей в свет в 1926 г., следующий случай: «У одной матери сын подросток, которого все звали «толстячок», три дня пропадал в каком-то притоне, где его выучили нюхать кокаин. Когда мать нашла его в притоне, она едва узнала своего толстячка: перед ней был оборванный, худой, истощенный человек, весь синий, с провалившимися щеками и глазами, весь разбитый настолько, что у него не хватало сил выйти из притона»[27]. В годы НЭПа к «марафету» стала приобщаться и рабочая молодежь, которая, по мнению коммунистической партии, должна была сыграть решающую роль в социалистическом преобразовании общества. Пролетаризация кокаинистов, в частности, являлась следствием прочных связей рабочих с проституцией. Представители правящего класса социалистического общества составляли, по данным 1927 г., почти 70 % постоянных потребителей услуг продажных женщин, которые активно торговали «марафетом». Ситуация становилась критической: сухой закон способствовал развитию наркомании, всплеск которой в 20-е гг., по-видимому, объясняется не только ретритистскими настроениями в среде рабочих, но и несоответствием между традиционными формами проведения досуга в мирное время и формами потребления спиртного, диктуемыми запретом на его свободную продажу.
Бороться с наркоманией советская власть начала раньше, чем с пьянством. В конце 1924 г. был принят декрет «О мерах регулирования торговли наркотическими веществами», который поставил ввоз и производство наркотиков под контроль государства. Тогда же Уголовный Кодекс был дополнен статьей, согласно которой лица, занимавшиеся изготовлением и хранением наркотических веществ, карались лишением свободы сроком до трех лет. Потребители же наркотиков не подвергались уголовному преследованию. Лечение проводилось сугубо добровольно. В 1925 г. в стране стали создаваться наркодиспансеры. В Москве было открыто первое клиническое отделение для детей-кокаинистов. К 1928 г. статистические опросы зафиксировали заметное снижение употребления кокаина в советской России. Свертывание НЭПа повлекло за собой ужесточение таможенных барьеров. Приток кокаина из-за границы резко сократился.
Но главный удар по наркомании советская власть нанесла, открыв в 1925 г. шлюзы для дешевой и легко доступной водки. Ею стала знаменитая «рыковка», прозванная так в народе в честь председателя СНК СССР А. И. Рыкова. В среде интеллигенции в середине 20-х гг. даже ходил анекдот: «В Кремле каждый играет в свою карточную игру: Сталин — в «короли», Крупская — в «акульку», а Рыков — в «пьяницу»». Любопытно отметить, что даже новая советская расфасовка спиртного получила своеобразные шутливые, но весьма политизированные названия: бутылку объемом 0,1 л называли пионером, 0,25 л — комсомольцем, а 0,5 л — партийцем. «Рыковка», выпущенная в продажу в столь высокосознательной упаковке, многим восполнила отсутствие кокаина, достать который становилось все труднее. Однако не следует думать, что, выпуская в свободную продажу «рыковку», властные структуры стремились отвлечь население от потребления наркотиков.
«Рыковка» появилась осенью 1925 г. после принятия декрета СНК СССР от 28 августа 1925 г., — акта официального разрешения государственной торговли водкой. Монополия советской власти на продажу водки стала одним из первых симптомов укрепления тоталитарного содержания режима партии большевиков. Ведь водочная монополия вообще — это, по справедливому утверждению американских исследователей А. Макки и М. Раева, высшее воплощение традиций полицейского государства, разновидностью которого можно считать и советское общество[28]. Одновременно советская власть стремилась изменить представление о потреблении спиртного как аномалии повседневной жизни. Сосредоточение контроля над производством и продажей спиртосодержащих жидкостей, и в первую очередь водки, преследовало только экономические цели. Поворот к политике индустриализации в сталинском варианте потребовал отказа от западных капиталовложений. Дополнительным внутренним источником извлечения средств, необходимых для форсированного построения социализма, явилась свободная продажа водки. По словам И. В. Сталина, это позволяло создать условия «для развития нашей экономики собственными силами»[29]. Доход от реализации спиртных напитков в составе госбюджета вырос с 2 до 12 % с 1923 по 1927 гг., достигнув 728 млн руб. Власть стала безудержно наращивать производство алкоголя, который должен был раскупаться населением. Утопическая идея полной трезвости по сути дела становилась антигосударственной. Однако не следует считать, что советская власть ставила прямую цель спаивания народа, отменяя «сухой закон». Как показывает опыт многих стран, именно в период полного запрета на торговлю спиртосодержащими продуктами их потребление возрастает и приобретает уродливые формы. В данной ситуации нельзя не признать справедливость слов Сталина на встрече с делегациями иностранных рабочих 5 ноября 1927 г. об отсутствии «…оснований утверждать, что алкоголизма будет меньше без государственного производства водки, так как крестьянин начнет производить свою собственную водку, отравляя себя самогоном»[30].
Переход к свободной продаже спиртных напитков прежде всего продемонстрировал несостоятельность представлений большевиков об абсолютной трезвости как норме, существовавшей в ментальности трудящихся слоев населения. Конечно, официальная статистика зафиксировала рост потребления водки. Основная масса горожан не смогла противиться искусу спиртного, поступившего в свободную продажу. В 1924–1925 гг. в Ленинграде было выпито 617 тыс. ведер этого вида алкоголя, а в 1927–1928 гг. уже 2063 тыс. ведер. В городе увеличилась смертность в результате отравления спиртным: с 2,6 случаев на 100 тыс. чел, в 1922 г. до 44 в 1928 г. Но наряду с этим у населения существовала четкая дискурсивная установка на оценку пьянства как аномального поведения. Еще в 1919 г. опрос рабочих подростков показал, что все они считают «пьянство и вино» наибольшим житейским злом. И через десять лет, в 1929 г., обследования зафиксировали, что многие пьющие молодые люди тяготятся своим образом жизни. Согласно данным А. Г. Кагана, 92 % юношей и девушек считали возможным заменить традиционную выпивку танцами, чаем, диспутом[31].
Но в реальной жизни именно в рабочей среде после отмены сухого закона особенно резко возросло пьянство. Потребление алкоголя рабочими с 1924 по 1928 г. увеличилось в 8 раз[32]. По материалам обследования 1927 г., в крупных городах европейской части РСФСР расходы на пиво и вино только у молодых рабочих составляли уже 16–17 % заработка и в полтора раза превышали затраты на книги. В Ленинграде на вопрос о систематическом потреблении алкоголя положительно ответили 58 % молодых мужчин и 23 % женщин. Обследование 1928 г. показало, что особую тягу к спиртному проявляли комсомолки. Медики обнаружили и еще одну закономерность — с ростом заработной платы увеличивалось потребление алкогольных напитков в пролетарской среде. Для большинства рабочих основным местом проведения досуга, сопровождаемого приемом спиртного, с
