женщины… А она без единого стона, без единого движения готовилась принять смерть. Ледяная вода обожгла ее тело, содрогнувшееся в ознобе. Утлый челн, казалось, с минуты на минуту перевернется и увлечет несчастную на дно. Но странное дело: лодка перестала погружаться. Послышался тихий голос:
— Не бойтесь, я пришел вам помочь. Вы никогда не видели меня… Мое имя Рауль, Рауль д'Андрези. Все будет хорошо, я заткнул пробоину. Но прежде всего нам надо избавиться от этого валуна.
Он разрезал веревки, которыми была опутана пленница. Потом схватил камень и бросил его в море. Наконец, сняв плед, закрывавший ее лицо, наклонился над ней:
— Как я рад! Все обернулось лучше, чем можно было предположить. Вода не успела дойти до вас. Вам не больно?
Она чуть слышно шепнула:
— Да, щиколотка очень болит, они вывернули мне ногу, когда связывали.
— Ничего, — промолвил он. — Скоро мы доберемся до берега. Ваши палачи так напуганы, что бегут без оглядки. Нам нечего бояться.
Он взял заранее припрятанное на дне лодки весло, встал на корму и принялся грести, не переставая весело говорить:
— Рауль д'Андрези, к вашим услугам! Правда, мой костюм не слишком располагает к светскому знакомству… Все вышло совершенно случайно. Я узнал, что некая дама стала жертвой заговора, опередил противника, первым оказался здесь, спрятался за лодкой. Ваши убийцы не заметили, что вместе со своей жертвой они взяли на буксир и чемпиона по плаванию, решившего ее спасти. Подробнее обо всем я расскажу вам позже, когда вы сможете слушать меня более сосредоточенно. Сейчас, по-моему, я болтаю в пустоту.
Он замолк.
— Мне больно, — простонала она.
— Тогда советую: постарайтесь впасть в забытье, — отозвался он. — Это облегчит страдания души и тела.
Она послушалась его, постепенно ее дыхание стало ровным и спокойным.
— Вот так-то лучше, — сказал Рауль. — Мне нужна полная свобода действий.
Лодка быстро неслась к берегу, в темноте уже угадывались грозные очертания утесов. Когда дно заскрипело о прибрежную гальку, он выпрыгнул, с легкостью поднял молодую женщину и понес ее.
— Победитель состязаний по боксу и по классической борьбе, — говорил он. — Признаюсь, хотя вы меня, кажется, не слушаете, все это я получил в наследство от своего отца… Как и многое другое… Отдохните здесь, под скалой, она надежно укроет вас от буйства волн. А я… я скоро вернусь. Полагаю, вы не прочь отомстить двум нормандским кузенам? А для этого важно, чтобы лодку не нашли, а вас считали утонувшей. Итак, немного терпения!
Рауль без промедления вывел лодку снова в открытое море, выбил затычку и, убедившись, что та скрылась в пучине, вплавь вернулся на берег. Затем он отыскал свою одежду, спрятанную в расселине, и быстро переоделся.
— Теперь, — произнес он, подойдя к молодой женщине, — нам предстоит подняться наверх, а это не очень-то легко.
Она понемногу выходила из своего обморочного состояния и открыла глаза на свет его фонарика. Попыталась с его помощью подняться на ноги, но тут же со стоном вновь упала на землю. Он снял с ее ноги туфельку и увидел, что чулок весь пропитался кровью. Рана неопасная, но весьма болезненная.
Рауль перевязал ее ножку своим носовым платком и начал подниматься по лестнице, со спасенной женщиной на руках. Триста пятьдесят крутых ступеней! Если Годфруа д'Этиг и Бенто, весьма крепкие мужчины, выбились из сил, совершая спуск, то каково пришлось одному юноше, карабкавшемуся с той же ношей наверх! И все же он по-прежнему пребывал в превосходном настроении, прижимая к себе прекрасное тело, чувствуя его упругость и гибкость.
Добравшись до вершины, он не стал отдыхать. Свежий морской воздух бодрил его, придавал силы. Рауль поспешил донести молодую женщину до укрытия, в едином порыве пересек поле и бережно сложил драгоценный груз в одинокой и заброшенной риге. Заранее предвидя такой поворот событий, он спрятал здесь пресной воды, бутылку коньяка и немного еды.
— Двенадцать часов полного покоя и сна. Здесь вас ничто не потревожит. А завтра я позабочусь об экипаже и отвезу вас, куда пожелаете.
Вот так в финале трагического и необыкновенного приключения они оказались рядом — жертва и ее спаситель. А давно ли он и думать об этом не мог!
При свете прицепленной к перекладине лампы Рауль уложил молодую женщину среди снопов сена, дал ей напиться, сменил повязку на ране. Находясь в его власти и под его защитой, Жозефина Бальзамо чувствовала себя в полной безопасности и целиком доверилась заботам Рауля. Она закрыла глаза и погрузилась в сон.
Лампа освещала ее прекрасное лицо, горевшее прекрасным, слегка лихорадочным румянцем после всех переживаний последних часов. Рауль опустился перед ней на колени и долго всматривался в ее черты. Изнемогая от духоты, царившей в этом милом сельском приюте, она приоткрыла корсаж платья, и юноша видел ее божественные плечи. Он вспомнил слова Боманьяна о родинке, которая была у красавицы со старой миниатюры. Мог ли он противиться искушению проверить, есть ли эта отметинка на груди женщины, спасенной им от смерти? Он долго возился с корсажем и был вознагражден: на правой груди виднелась родинка, черная, как мушка на щеке у кокеток прошлого столетья, словно подчеркивающая белизну нежной кожи, вздымавшейся в легком дыхании.
— Кто же вы? — в восхищении прошептал Рауль. — Из какого мира, из какого века вы пришли?
Он испытывал неизъяснимое волнение, его охватило некое таинственное предчувствие, которое мы испытываем, созерцая творение неземной красоты. Он задавал ей вопросы, как будто молодая женщина могла назвать ему имя той, которая в давние времена служила художнику моделью. Ее губы в полусне что- то лепетали, но Рауль не мог понять смысла.
Наконец она глубоко вздохнула, приоткрыла глаза. Видя стоящего перед ней на коленях юношу, она покраснела и улыбнулась, и улыбка осталась на ее устах, когда припухшие веки вновь опустились в сладкой дремоте.
Рауль чувствовал, что теряет рассудок. Трепеща от желания и восхищения, он шептал ей страстные восторженные слова, сжав ладони, словно в молитве обожаемому идолу:
— Как вы прекрасны! Я не подозревал, что на нашей грешной земле может существовать такая красота! Не смейтесь надо мною, я понимаю, почему у преклонявшихся перед вами мужчин появлялось желание заставить вас плакать: ваша улыбка ранит, она отрицает все, все делает ничтожным. — И добавил чуть слышно: — Жозефина Бальзамо… Как сладостны звуки вашего имени! Оно окутывает вас тайной. Колдунья, как сказал Боманьян? Нет, волшебница, фея, чародейка! Только сейчас начинается моя жизнь, с той минуты, когда я обнял вас. У меня нет больше иных воспоминаний, кроме воспоминаний о вас, с вами связаны все мои надежды. Не знаю, почему я так верю в вас, но знаю, что не могу ошибиться. Боже, как вы прекрасны! Мне хочется плакать от счастья…
Он произносил это, почти касаясь ее уст своими, но позволил себе только один раз поцеловать ее в течение всей исповеди. В улыбке Жозефины Бальзамо таилась не только чувственность, но и утонченная стыдливость, и Рауль ощутил глубочайшее благоговение. Он клялся в верности ей, обещал, что любое ее желание будет для него священным, уверял, что всегда и везде будет рядом с ней, готовый защитить и избавить от любой опасности…
Он заснул, продолжая и сквозь сон шептать клятвы и обещания, не имевшие большого смысла. И сон его был глубоким, как у детей, которым так необходимо восстановить безудержно растрачиваемые юные силы…
На колокольне пробило одиннадцать часов. Со все большим удивлением он вслушивался в звуки наступившего дня. Неужели и вправду уже одиннадцать часов утра?
Лампа погасла, сквозь крышу проглядывали солнечные лучи.
— Где же вы? — спросил он. — Я вас не вижу.
Он выбрался из риги, огляделся вокруг. Жозефины Бальзамо не было нигде. Он вернулся, бросился к копнам сена, принялся в бешенстве рыться в них. Но Жозефина Бальзамо исчезла. Он искал ее в соседней
