хотел бы… Давай, Ганимар, пошевели хоть раз мозгами, старик… Пойми, что все четыре недели ты был у меня в роли милого песика… Ганимар, апорт… Апорт, принеси хозяину… Ах, какой мы славный, какой послушный!. Служи, на задние лапки, служи!.. Кусочек сахару, не угодно ли?..
Сдерживая гнев, закипевший в груди, Ганимар думал только об одном — как позвать своих людей. И так как комната, в которой они стояли, выходила окнами во двор, инспектор постепенно, кружным движением стал приближаться к двери, через которую они вошли. Тогда — одним прыжком — он бросится к окну и выбьет одно из стекол.
— Да и чем, спрошу тебя, заслужили это вы, ты и твои друзья? — продолжал между тем Люпэн. — За все дни, сколько этот клочок был в ваших руках, ни одному из вас и в голову не пришло прощупать его, ни один не спросил себя, по какой причине несчастная девушка так цеплялась за этот шарф. Ни один! Вы действовали наудачу, не размышляя, не в силах ни о чем догадаться!
Инспектор, однако, добрался до цели. Воспользовавшись секундой, в которую Люпэн несколько отступил, он резко повернулся назад и обеими руками схватился за дверную ручку. Но тут у него вырвалось ругательство: ручка не поддалась ни на волосок.
Люпэн разразился издевательским смехом.
— Даже это до тебя не дошло! Даже этого не предвидел! Ты устраиваешь мне западню и даже не допускаешь, что я могу пронюхать о ней заранее! И позволяешь увести себя в эту комнату, не подумав о том, не делаю ли я это с умыслом, не вспомнив даже, что запоры здесь снабжены специальными устройствами! Скажи-ка мне теперь искренне, как можно все это называть?
— Как это называть? — буркнул Ганимар вне себя. Он мгновенно достал револьвер и направил его прямо в лицо своего противника.
— Руки вверх! — крикнул он.
Люпэн лишь пожал плечами.
— И снова ляп!
— Руки вверх, говорю тебе!
— И снова ляп. Твоя машинка не сработает.
— Что-что?
— Твоя экономка, старуха Катерина, — на моей службе. Сегодня утром, пока ты пил кофе с молоком, она подмочила патроны.
Ганимар яростным жестом сунул револьвер в карман и бросился на Люпэна.
— А дальше что? — спросил тот, останавливая его ударом ноги под коленку.
Их платье почти соприкасалось. Взоры с вызовом скрестились, как у врагов, готовых стереть друг друга в порошок.
Но битва так и не началась. Воспоминания о прошлых схватках делали битву бесполезной. Ганимар, сохранивший в памяти свои былые поражения, бесполезные нападения, молниеносные ответные удары Люпэна, так и не сдвинулся с места. Делать было нечего, он это знал. Люпэн располагал возможностями, о которые разбивались любые другие силы. Тогда — к чему борьба?
— Не так ли? — дружелюбно спросил Люпэн. — Лучше оставим все как есть. И стоит, мой добрый друг, поразмыслить о том, что принесло тебе это милое приключение: славу, уверенность в скором повышении в должности, а благодаря этому — перспективу счастливой старости. Зачем тебе добавлять еще к этому находку сапфира и голову бедняги Люпэна! Это будет величайшей несправедливостью. Не говорю уже о том, что бедняга Люпэн спас тебе жизнь. Ну да, сударь мой, да! Кто предупредил вас на этом самом месте, что Превай — левша?.. И это — твое «спасибо»? Не очень-то красиво, Ганимар. Ты меня огорчаешь, право.
Продолжая болтать, Люпэн выполнил тот же самый маневр, который ничего не дал инспектору, и приблизился к двери.
Ганимар понял, что противник сейчас улизнет. Забыв об осторожности, он попытался преградить ему дорогу и получил удар головой в живот, от которого покатился по полу через всю комнату.
В два счета Люпэн привел в действие пружину, повернул дверную ручку, удалился, смеясь.
Двадцать минут спустя, когда Ганимар добрался до своих помощников, один из них сказал:
— Только что один из маляров вышел из дому, когда его товарищи возвращались с обеда, и вручил мне этот конверт. «Отдайте своему шефу», — сказал он мне. «Какому шефу?» — спросил его я. Но он был уже далеко. Наверно, это — для вас.
— Давай.
Ганимар разорвал конверт. Письмо было набросано второпях, карандашом, и содержало следующие строки:
«Это, мой добрый друг, излечит тебя от излишней доверчивости. Если некто говорит тебе, что патроны в твоем револьвере подмочены, каким бы ни было твое доверие к данному лицу, будь это хоть сам Арсен Люпэн, не давай себя провести. Стреляй смело, и если данный некто от этого провалится в вечность, ты сможешь убедиться: 1) что патроны не были подмочены; 2) что старая Катерина — честнейшая экономка на свете.
Пока же я не удостоился чести знакомства с нею, прими, мой старый друг, выражение нежнейших чувств преданного тебе
