— с добавлением злопамятства, зависти, а также ненависти, получившей наконец долгожданное удовлетворение.
Они прибыли ко дворцу правосудия. У подъезда вестибюля, именуемого Мышеловкой, ожидали уже служащие Сюрте, среди которых, к радости Люпэна, оказались лучшие из его помощников, братья Дудвиль.
— Господин Формери у себя? — спросил он их.
— Да, шеф, господин следователь — в своем кабинете.
Господин Вебер поднимался по лестнице впереди Люпэна, следовавшего между двумя Дудвилями.
— Женевьева? — прошептал арестованный.
— Спасена.
— Где она?
— У своей бабки.
— Мадам Кессельбах?
— В Париже, в отеле Бристоль.
— Сюзанна?
— Исчезла.
— Штейнвег?
— Ничего о нем не знаем.
— Вилла Дюпон охраняется?
— Да.
— Какова сегодня утренняя пресса?
— Отличная.
— Хорошо. Вот инструкция о том, как со мной сообщаться.
Они как раз подошли к внутреннему кулуару второго этажа. Люпэн незаметно сунул в руку одному из братьев крохотный бумажный шарик.
Едва он, в сопровождении заместителя шефа, вошел в его кабинет, господин Формери произнес знаменательную фразу:
— Вот и вы! Никогда не сомневался в том, что рано или поздно вы попадете наконец в наши руки.
— Я тоже в этом никогда не сомневался, господин следователь, — отозвался Люпэн, — и могу только радоваться, что судьба для моего ареста избрала именно вас, отдав таким образом справедливость такому честному человеку, как я.
«Он надо мной издевается», — подумал господин Формери.
И тем же тоном, ироническим и в то же время серьезным, ответил:
— Честному человеку, каким вы являетесь, милостивый государь, теперь придется объясниться по поводу трехсот сорока четырех дел, связанных с кражами, взломами, мошенничеством, подделками, шантажом, скупкой краденого и так далее. Трехсот сорока четырех!
— Не более того? — спросил Люпэн. — Право, мне стыдно.
— Честный человек, каковым вы являетесь, сударь мой, должен держать ответ по поводу убийства некоего Альтенгейма.
— А это уже нечто новое. Такая идея исходит от вас, господин следователь?
— Вот именно.
— Здорово! Вы действительно делаете успехи, господин Формери.
— Положение, в котором вас застали, не оставляет в этом сомнений.
— Никаких, согласен. Позволю себе, однако, спросить: от какой раны умер Альтенгейм?
— От раны в шею, причиненной ударом ножа.
— Где же этот нож?
— Его не нашли.
— Как же получилось, что его не нашли, поскольку убийцей был я, и застали меня на том же месте, возле человека, которого я убил?
— По-вашему, значит, убийца…
— Не кто иной, как тот, кто зарезал господина Кессельбаха, Чемпэна и других. Характер раны — достаточное доказательство тому.
— Каким же путем он ускользнул?
— Через люк, который вы можете обнаружить в том же зале, где произошла трагедия.
Господин Формери сделал хитрую мину.
— Как же получилось, что вы не последовали такому спасительному примеру?
— Я пытался это сделать. Но выход был прегражден запертой дверью, которую мне не удалось открыть. Именно во время этой моей попытки тот, другой вернулся в зал, чтобы убить своего сообщника, — из страха перед признаниями, которых Альтенгейм не мог избежать. В те же минуты он спрятал на дне шкафа, где его и нашли, тот сверток с одеждой, которую я приготовил для себя.
— А одежда — для чего?
— Чтобы принять другой облик. Прибыв на виллу Глициний, я был намерен выдать Альтенгейма правосудию, покончить с князем Серниным и появиться опять в виде…
— Господина Ленормана, вероятно?
— Совершенно верно.
— Ну нет!
— Что-что?
Господин Формери насмешливо улыбался, покачивая указательным пальцем справа налево и слева направо.
— Нет, — повторил он.
— Что же — нет?
— История с господином Ленорманом… Это годится для публики, друг мой. Вы не заставите следователя Формери проглотить такую утку — будто Ленорман и Люпэн были одним и тем же человеком.
Он расхохотался.
— Люпэн — шеф Сюрте!.. Ну нет! Все, чего ни захотите, но не это! Должны же существовать какие-то границы!.. Я добрый малый, но все-таки… Скажите, между нами, для чего вам эта новая сказка? Не вижу, признаться, смысла…
Люпэн посмотрел на него в ошеломлении. Хорошо зная Формери, он не подозревал за ним такого самомнения и слепоты. Двойственность личности князя Сернина к тому времени ни у кого уже не вызывала сомнений. И только господин Формери…
Люпэн повернулся к заместителю шефа, слушавшего с раскрытым ртом:
— Дорогой Вебер, ваше повышение, по-моему, ставится под большой вопрос. Ибо, в конце концов, если господин Ленорман — вовсе не я, значит — он может еще существовать… А если существует, нет сомнений и в том, что господин Формери, с его удивительным чутьем, в конце концов его найдет… И в таком случае…
— И он будет действительно обнаружен, мсье Люпэн, — воскликнул следователь. — Беру это на себя и полагаю, что очная ставка между вами двумя будет захватывающим зрелищем!
Он потешался вовсю, барабаня пальцами по столу.
— Ах, как это будет забавно! Ах! С вами не приходится скучать, Люпэн! Значит, вы — господин Ленорман! И это вы, стало быть, добились ареста своего же сообщника Марко!
— Совершенно верно. Разве мне не следовало порадовать премьер-министра и спасти его правительство? Это было задачей исторического значения!
Господин Формери держался за бока.
— Ах, умру! Господи, как смешно! Ваш ответ обойдет весь мир! В таком случае, если поверить вам, это вместе с вами я вел следствие с начала дела в отеле Палас, после убийства господина Кессельбаха?
— Точно так же, как вместе со мной, еще раньше распутывали дело о диадеме, когда я был его светлостью герцогом де Шамерас[2], — с сарказмом отозвался Люпэн.
Господин Формери вздрогнул, веселое оживление мгновенно слетело с него при этом ужасном
