Наш обзор легендарной биографии Карла был бы неполным, если бы мы не остановились на одной параллели, неоднократно упоминавшейся выше, которая дает возможность и лучше понять, и лучше оценить сущность и продолжительность каролингской традиции.
Средневековье знало, любило и разрабатывало три больших эпических цикла: об Александре Македонском, о короле Артуре и о Карле Великом. Но два последних имели все же значительный перевес, и объясняется это просто. Македонский завоеватель, при всем своем обаянии и подвигах, столь приятных духу рыцарства, действовал в дохристианскую эпоху, а это, учитывая глубокую религиозность средневекового человека, являлось огромным недостатком, примириться с которым было трудно. Другое дело – британский и франкский властители: здесь великие подвиги сочетались с великой набожностью и любовью к христианскому Богу (хотя в цикле Артура, с его волшебниками, феями и чудесными превращениями в этом отношении все было не так просто и однозначно, как у Карла).
Прежде всего, однако, нужно вспомнить, хотя бы в самых общих чертах, происхождение и суть «артурианы».
Артуровский эпос по своему происхождению много древнее каролингского; в этом нет ничего удивительного, поскольку реальный Артур (если он жил на самом деле) на два века старше Карла; он – поздний современник Хлодвига и действовал в пределах VI века.
Выше говорилось о ранней истории Британии и о жестокой, хотя и безуспешной борьбе ее исконного населения – кельтов против вторгшихся на остров в конце V–VI веках англов, саксов и ютов. В современных этим событиям источниках наряду с рядом других борцов за независимость бриттов мелькает и имя Артура. Древнейшие тексты (вторая половина VI века) рисуют его как некого племенного вождя, предводителя импровизированных отрядов кельтского сопротивления, бесстрашного, но жестокого воителя. Одна из более поздних хроник (VIII век), уточняя героизм Артура, приписывает ему, по образцу Геракла, двенадцать подвигов, главным из которых была победа над саксами у горы Бадон (около 516 года). Все эти (и многие другие, нам неизвестные) материалы были художественно обработаны в начале XII века хронистом Гальфридом Монмутским в его «Истории бриттов», наметившей канву для всех будущих романов о короле Артуре. Под пером Гальфрида раздавленные англо-саксами бритты превратились в победителей, их несостоявшееся государство стало великой, не уступавшей Римской, империей, а полумифический предводитель кучки партизан, обернувшись мощным властелином, обрел бессмертие в веках. Подобная трактовка автором хроники, писавшим в XII веке, равно как и последующая популярность самой хроники далеко не случайны: со времени Вильгельма Завоевателя новые, нормандские хозяева Англии приветствовали каждый враждебный выпад в адрес покоренных ими англо-саксов, а Генрих II Плантагенет, строивший во второй половине века свою «анжуйскую империю», не мог не видеть в «Истории бриттов» идейной поддержки своих политических амбиций. Но дав этот мощный политический заряд, Гальфрид в не меньшей мере содействовал развитию и другой, романтической линии «артурианы», столь сильно разросшейся в будущем.
«История бриттов» стала как бы стволом, от которого пошли пышные побеги в двух направлениях. Для последующего английского эпоса характерно преобладание героического аспекта на псевдоисторическом фоне. Французский же вариант «артурианы», угнездившийся в Арморике («бретонский цикл») и получивший наиболее полное развитие в стихотворных романах Кретьена де Труа (конец XII века), принял явное куртуазно-романтическое направление и вызвал многочисленные переводы и подражания в Германии, Нидерландах, Скандинавии, Италии, Испании и Провансе.
Основная сюжетная линия цикла такова.
Король бриттов Утер влюбился в Игрену, жену герцога Корн-валийского, и овладел ею с помощью волшебника Мерлина, который придал ему внешность мужа Игрены. От этой связи и родился Артур, занявший престол Британии после смерти отца. Он проживал в Уэльсе, в замке Камелот, в окружении полутора сотен рыцарей, по храбрости и манерам служивших образцом всему свету; элитой этого общества были 12 рыцарей. Все общество заседало вместе с королем за Круглым Столом, ставшим как бы символом их равенства. Из их числа наибольшую известность получили Персиваль, Ланселот, Эрек, Тристан, Гевейн. Все они проводили время в приключениях, сражались на турнирах и в поединках, ухаживали за дамами. Сам их глава был неутомимым воителем. Он разбил во многих сражениях англо-саксов, потом победоносно вторгся в Шотландию, Данию, Норвегию и даже Францию, где под Парижем осилил большое римское войско. Однако во время его отсутствия его племянник (или незаконный сын) Модред восстал и соблазнил жену Артура, королеву Гиневеру. Возвратившись, Артур вступил в битву с племянником, убил его, но и сам получил смертельную рану. Однако смерть его не настигла. Увезенный на таинственный остров Авалон, Артур был излечен от раны, оставшись в состоянии волшебного сна, от которого в положенное время должен очнуться и возвратиться в свое королевство.
С легендой о королевстве Артура тесно соприкасается другая легенда – сказание о Святом Граале. Грааль – чаша причастия, в которой Иосиф Аримафейский собрал кровь распятого Христа. Эта священная реликвия, доставленная в Британию, в силу каких-то неясных причин стала олицетворением мистического рыцарского начала, символом высшего совершенства, эмблемой мировой христианской империи. Вследствие этого центром «артурианы» постепенно оказался не двор короля Артура, а чудесный замок Грааля – Монсальвач; рыцари же, посвятившие себя его охране, из искателей приключений превратились в борцов за справедливость, защитников вдов и сирот, создателей высшей гармонии в грешном мире. Что же касается самого Артурова королевства, то теперь из реальной Британии оно превратилось в мистическую империю без истории, без границ, без конца и края.
Исследователи давно заметили многочисленные черты сходства между циклом Артура и циклом Карла, начиная от мелких частностей и до глобальных проблем.
Действительно, в биографиях одного и другого есть много общего. Оба они – отважные воины, оба – непобедимые завоеватели. И у того и у другого – сложности во взаимоотношениях родителей, и у того и у другого – «великий грех»: речь идет о кровосмесительстве (инцесте); оказывается, Артур, как и Карл, «грешил» с собственной сестрой. И результат получился один и тот же: у Карла – племянник (сын) Роланд, у Артура – племянник (сын) Модред. И Роланд и Модред занимают каждый одно из центральных мест в эпосе, с той только разницей, что первый – герой «положительный», второй – «отрицательный» (подобные «перестановки» типичны для смежных жест).
Двор Артура удивительно напоминает двор эпического Карла; и там, и тут присутствует символическое число двенадцать, у Карла – его пэры, у Артура – рыцари Круглого Стола.
Одинакова и посмертная судьба обоих властителей: оба не умирают, но «засыпают» с надеждой для подданных, что они когда-то «проснутся».
И, наконец, самое главное: оба – основатели легендарной империи без конца и края, у Артура – под эгидой Святого Грааля, у Карла – под знаком идеального «Града Божия».
Подобное сходство, говорят нам, не может быть случайным. Ясно, что с одной или с другой стороны были заимствования. А поскольку эпопея Артура много древнее, чем эпопея Карла, влияние могло идти только от первой ко второй, но никак не обратно. Доводя эту мысль до абсолюта, некоторые ученые безоговорочно утверждают, что Артур был прообразом мифического Карла и последний целиком вырос из первого.
С такой трактовкой согласиться невозможно. Начать с того, что Артур – фигура полумифическая, Карл же – реальный исторический деятель. Соответственно, «подвиги» Артура родились на основе литературного произведения Гальфрида Монмутского, которое и стало прототипом всех последующих сказаний, эпический же Карл вырос не из литературы, а из исторических реалий, зафиксированных в исторических документах, и хотя последующая поэзия сильно деформировала образ, его реальная первооснова везде просматривается.
Это, конечно, ни в коей мере не исключает взаимных влияний обоих циклов, развивавшихся бок о бок на протяжении длительного времени. Нельзя не согласиться и с тем, что влияние цикла Артура на каролингский эпос могло быть много большим, чем обратное, особенно после того, как английская легенда оказалась обработанной на французской почве. И все же, думается, не это главное, и ни о каком «тотальном» заимствовании речи быть не может.
Основа, как нам представляется, состоит в том, что оба сказания в качестве стержня имели единую идею, и эта идея, носившаяся в воздухе Средневековья и отраженная в сочинениях многих Отцов церкви, –
