провела она те страшные часы, пока в деревушке хозяйничали гитлеровцы.
Девочка доверчиво протянула ручонки бородатому, страшному на вид партизану.
– Мам-ма... – произнесла девочка. – Мам-ма...
Боровик растерялся. Он оглянулся на свеженасыпанный холм, под которым они только что погребли останки сожженных в избе-читальне жителей деревушки (холм был виден поверх кустов), затем перевел взгляд на девочку. И вдруг подхватил, молча прижал к пропахшему дымом ватнику ее беззащитное, щупленькое тельце.
– С трофеем? – встретил его на базе комиссар Кулиев. – Ну что ж, как раз сегодня принимаем самолет с Большой земли.
До этого он был одинок. Родители погибли еще в гражданскую войну, жена осталась в песках Туркмении. И вот, одиночество ушло. В далеком Ашхабаде у него объявилась дочка. Да, да, дочка, дочурка! Перед отправкой девочки на Большую землю комиссар Кулиев, присевший написать сопроводительную, вопросительно посмотрел на Боровика.
– Да, а как же мы назовем ее?
Девочка еще не умела говорить. «Мам-ма, мам-ма...», – неизменно отвечала она на любой вопрос.
– Пишите: Галя Боровик, – сказал Владимир Степанович. И обрадовавшись совершенно неожиданно пришедшему и такому удачному решению, уверенно повторил:
– Вот именно: Галина Владимировна Боровик.
– Опередили комиссара, – заметил Кулиев. – А ведь я было тоже решил удочерить. Ладно, быть по сему. Но жить мы ее пока определим ко мне. Напишу в Ашхабад, жене...
Галочку отправили в ту же ночь, а через полгода и сам Боровик, тяжело раненный в схватке с оккупантами, был вывезен в глубокий тыл.
Весной 1942 года, когда юго-западные провинции Ирана подверглись опустошительному налету шистоцерки, советское правительство командировало на борьбу с нею лучших своих саранчеведов. Вылетел туда и Боровик, еще не оправившийся как следует от ран. По пути он навестил свою Галочку в гостеприимном доме Аспера Наримановича Кулиева. А после заграничной командировки так и осел в туркменской столице до конца войны.
В Минск он уже вернулся с Галочкой, подросшей, загоревшей на щедром туркменском солнце. Больше до самого последнего времени они не расставались. Галочка сопровождала его в летних экспедициях, с детства научилась и любить, и понимать природу. С отличием окончив школу, поступила на биофак университета. Ее увлекла ихтиология, и Владимир Степанович не на шутку тогда встревожился: что если потянет дочку на дальние моря? Но этого не произошло. Посвятив дипломную работу новым породам рыб для искусственных водоемов Средней Азии, она выехала на практику в Джанабад. Боровик должен был встретиться там с ней через две недели. И вдруг – эта телеграмма!..
– Что с вами, Владимир Степанович? – с тревогой спрашивает Красиков, поднимая выпавший из рук профессора телеграфный бланк.
– Можете прочесть, – предлагает Боровик.
Эдик нетерпеливо расправляет телеграмму. Какой-то Азизбек извещает Боровика, что дочь его Галина тяжело ранена в авиационной катастрофе. «Положение безнадежно, – читает Эдик. – Ну и скотина! – кто ж пишет так отцу...»
– Он обещает встретить вас в ашхабадском аэропорту, – нерешительно замечает Эдик. – Быть может, к тому времени положение улучшится.
Владимир Степанович отвечает слабой улыбкой. Убрав телеграмму, он оборачивается к оконцу. Эдик с сочувствием поглядывает на него. Не легко, конечно, старику. И надо ж такому сейчас случиться! А может, этот Азизбек преувеличивает? Скорее бы добраться до Ашхабада, там все станет ясным...
В Москве они пересели на ашхабадский самолет. Еще три часа полета, и под ними – утопающая в зелени столица солнечной Туркмении.
Азизбек встретил их у трапа. Высокий худой старик в огромнейшей белой папахе, с морщинистым и черным ястребиным лицом привел Эдика в восторг.
«Мощно, – отметил про себя Красиков. – При случае надо увековечить».
– Вы от Галочки? Ну как, что с ней? – Владимир Степанович впился взглядом в неподвижное лицо старца.
– Плохо, начальник, совсем плохо, – качнул папахой Азизбек. – Торопиться надо. Самолет летит через пять минут.
«Торопиться! – вздрогнул Боровик. – Торопиться к самолету, или?..»
Спросить об этом не решился.
– Идемте, – произнес он. – Расскажете все в пути... Впрочем, постойте. Говорите – самолет? Куда самолет?
– На колодец Ак-Чагыл, куда же еще. Там твоя дочь, начальник.
Боровик остановился.
– Нет, – сказал он. – Не могу. Не имею права. Прежде всего – к Кулиеву. Он ждет меня.
Азизбек сокрушенно покачал головой.
– Совсем, совсем старым стал, памяти нет. Вот – бумажка тебе, начальник. Елдаш Кулиев тоже на Ак-Чагыл пошел. Тебя туда зовет.
В короткой записке Аспер Нариманович извещал, что штаб противосаранчовой экспедиции перебазируется на колодец Ак-Чагыл, в центр пораженного шистоцеркою района.
– Летим, – ответил Боровик.
Небольшой старенький самолет местной линии поднялся с боковой дорожки и, набирая высоту, лег на крутой вираж. Под крылом быстро пробежали белые кубики построек, промелькнул выруливающий на центральную взлетно-посадочную полосу гигантский турбореактивный лайнер.
– Да, как же там, у вас? – спохватился Боровик, на минуту отрываясь от мрачных мыслей. – Ведь вы, очевидно, работник станции.
– Работаю проводником, – подтвердил старик. Он сидел строго выпрямившись, как в седле, не касаясь зачехленной спинки кресла. Гигантская папаха высилась над головами соседей. Падавшие на лоб и щеки длинные пряди белой шерсти слегка шевелились, – струйка воздуха из вентиляторного краника била прямо в каменно неподвижное лицо.
– Давно работаю, много, ой много повидать пришлось. Но такого... Прямо скажу – большая беда стучится к тебе. Будь готов ко всему, начальник. Стяни свое сердце обручами.
Старик помолчал с минуту.
– А на станции, хвала Аллаху, все в порядке, – так же бесстрастно, не поворачивая головы в сторону сидящего рядом профессора, продолжал он. – Тебе передать велели: не тревожься, все будет как надо.
– Ага, будет все как надо... – машинально, не вдаваясь в смысл слов, пробормотал Владимир Степанович. – Все как надо. Ну, а что же... Что с Галочкой?
– Худо, ой худо, начальник. Как случилось? Точно не знаю. Летела на вертолете, одна. Упала. И никто не знал. Спохватились через два дня...
– Через два дня... – Боровик стиснул руками голову. – Два дня в песках, одна, возможно раненая.
– Раненая, начальник, – подтвердил Азизбек. – Я сказал: стяни свое сердце обручами.
– Но помощь – оказана ли нужная помощь? – загорячился Боровик. – Все ли, что можно, сделано? Вот мы летим, а быть может прежде надо было позвонить, связаться с врачами, принять еще меры.
– Все меры приняты, начальник. Товарищи позаботились обо всем. А старого Азизбека послали за тобой.
– Да, да, конечно, – тихо проговорил Владимир Степанович. – Конечно. Иначе не могло и быть. Товарищи позаботились обо всем...
В полдень они приземлились на небольшом, песчаном аэродромчике. Оставив убитого горем профессора на попечении Красикова, Азизбек сбегал в конторку и вернулся оттуда с неутешительными вестями. Ожидавший их вертолет улетел в Джанабад за какими-то, срочно понадобившимися для больной,
