относился к вашим теориям. И лишь в памятные дни 91-го понял, что ваши прозрения были поистине пророческими.
Профессор. У меня было больше информации, чем у других. И относился я к ней как к информации, и только. Если бы в Политбюро не поверяли каждое слово идеологией, они сами пришли бы к этому выводу. В нашей стране очень нетрудно стать пророком.
Блюмберг. Вернемся к действительности. У России три пути. Как вы понимаете, я говорю это не для вас, а для тех, кто будет слушать эту кассету. Вы все это и без меня прекрасно знаете. Первый путь — тот, о котором мы говорили. Прозрачная политика, сотрудничество, честная конкуренция. Нужно ли говорить, к чему этот путь приведет?
Профессор. Не нужно. На этот вопрос в состоянии ответить любой идиот. Стоит лишь его задать. Ты задал. Этого достаточно…'
Шишковец остановил диктофон.
— Как я понял, вы придаете огромную важность этому разговору. Пока я не ощутил этой важности. Но ваш авторитет для меня — гарантия. Поэтому я не хочу пропускать никаких мелочей. Я хочу полной ясности. И полагаю, что имею на это право.
— Безусловно, — согласился Профессор. — Я вам благодарен за это внимание.
— В таком случае разъясните мне, к чему приведет Россию путь открытой политики и тесного международного сотрудничества. У меня есть свое понимание. Я хочу узнать, как это видится вам. Как я понял, тут вы с полковником Блюмбергом единодушны.
— России никто не даст равных возможностей на мировом рынке. Через пять лет она превратится в колониальный придаток Европы, снабжающий другие страны дешевым первичным сырьем и очень дешевой рабочей силой. О внутриполитической обстановке я не говорю, потому что это другая тема, не имеющая отношения к нашему разговору. Истории чужда благодарность. Уже и сегодня мало кто помнит, что мы дали независимость Прибалтике и разрушили Берлинскую стену. А экономика и благодарность — это вещи вообще несовместные. Они существуют в разных измерениях и никогда не пересекаются. Идеализм всегда оборачивается трагедией.
— Вы считаете руководителей России идеалистами?
— Не всех, — подумав, ответил Профессор. — Вы согласны с моим прогнозом по первому варианту?
— Я вынужден согласиться. Нынешние переговоры доказывают вашу правоту. Я соглашаюсь, но делаю это с очень тяжелым сердцем. Да, с очень тяжелым! И я хочу, чтобы вы это знали!
Неожиданно для Шишковца Профессор улыбнулся, вытряхнул в корзину, переполненную окурками, хрустальную пепельницу и поставил ее перед вице-премьером.
— Курите, голубчик, курите! Разговор для вас не из легких, а сигарета отвлекает.
Сам-то я не курю уже лет десять, но люблю, когда рядом курят. И дым нюхать приятно, и вообще — как-то противно и одновременно приятно, что сам не куришь.
Во всем нашем разговоре мне больше всего понравились ваши последние слова. С тяжелым сердцем. Да, с тяжелым сердцем мы вынуждены признать, что мир не готов принять в свои ласковые объятия доверчивого теленка, который именует себя новой демократической Россией.
Он включил диктофон.
'Блюмберг. Второй вариант более реален. У России еще есть кое-какие сырьевые резервы, есть и прорывы в высокие технологии, особенно в области вооружений.
Мировой рынок полон явных и скрытых противоречий. Умелое их использование может дать России шанс потеснить конкурентов и оттягать свою долю мирового пирога. В России, правда, нет менеджеров, которые умеют работать на мировом рынке, но это вопрос в конечном счете решаемый. Уж знаниями да и самими менеджерами Запад охотно поделится. Для них такой вариант развития России — самый благоприятный.
Он безопасен. Как в военном, так и в экономическом отношении.
Профессор. Насколько этот вариант, по-твоему, приемлем с точки зрения российского руководства?
Блюмберг. Вопрос не ко мне, а к руководству. Не думаю, что приемлем. Нет, не думаю. Он обрекает Россию лет на пятнадцать — двадцать полуколониального развития, на роль страны из развивающегося мира, вроде Монголии или Индии.
Внутренняя политическая закрутка общественного мнения России слишком сильна, чтобы смириться с этим. Эту закрутку, это мнение несут депутаты всех уровней.
Нет, они не пойдут по этому пути. Значит, остается третий…'
Профессор остановил запись.
— По этому пункту у вас есть вопросы? Шишковец немного подумал и покачал головой:
— Нет. Включите, пожалуйста, продолжение записи…
'Блюмберг. О третьем пути я буду говорить более подробно. Не потому, что это для вас новость. Не потому, что он новость для людей, которые будут слушать эту запись. Нет, по другой причине. Я хочу, чтобы эти люди ясно отдавали себе отчет в том, что здесь, на Западе, достаточно много людей, которые прекрасно понимают то, что происходит, что они способны просчитать ходы российской стороны даже раньше, чем они были задуманы. И за каждую ошибку придется держать ответ и перед мировым общественным мнением, и перед общественным мнением собственной страны.
Российская демократия достигла пока немногого. Но этого она достигла. И это — фактор, с которым отныне придется считаться любому правительству.
Профессор. Продолжай.
Блюмберг. Третий путь имеет ту же цель, что и второй: скорейшую интеграцию в мировую экономическую систему. Но интеграцию более быструю, в пять — семь лет.
Можно этого достичь? Да, можно. Но только в одном случае: если играть нечестно.
Я скажу больше: преступно нечестно. Незаконная торговля оружием, продажа секретов ядерных технологий и сырья, заигрывание с разными хусейнами и каддафи, грязная биржевая игра, использование разведслужб для выкрадывания технологических секретов и других целей. Я мог бы продолжать перечисления, но не вижу в этом смысла. Список этот бесконечен и не является тайной за семью замками. Тем более для тех, кто будет слушать эту запись. А теперь я выскажу предположение и поставлю самую большую свечу перед ликом Пресвятой Девы Марии, если вы его опровергнете. Вот это предположение: Россия пойдет по третьему пути.
Профессор. Слышите, сейчас снова играют хоральные прелюды.
Блюмберг. Я жду ответа.
Профессор. Тебе не придется тратиться на свечу.
Блюмберг. Так я и думал. Понимают ли это в российском правительстве?
Профессор. Да, понимают. Еще не все, но скоро поймут все.
Блюмберг. Как скоро?
Профессор. Примерно завтра. Когда в Москву поступит отчет о переговорах.
Блюмберг. Если все это так, а я не сомневаюсь, что все именно так, объясните же мне, для чего в таком случае был собран этот Балтийский клуб?
Профессор. Пробный камень. Чтобы потом сказать: вот видите, мы хотели честно и справедливо решить этот вопрос, но нас не услышали. И так далее.
Блюмберг. А то, что этими переговорами вы отрезаете себе решение балтийской проблемы по третьему варианту, об этом трудно было подумать?
Профессор. Я был против совещания именно из этих соображений. Тогда у меня и в мыслях не было, что ты всунешься в это дело. А если бы мелькнуло хоть полмыслишки — я дошел бы до президента, но этих переговоров не было бы. Ты, как всегда, оказался в нужное время в нужном месте. И стал для нас очень большой проблемой…'
Шишковец остановил запись.
— Мне снова нужны разъяснения. Прошу извинить за непонятливость, но вы взяли на себя неблагодарную обязанность просветить меня, как тупого студента, и вам придется выполнить ее до конца.
— Спрашивайте, — кивнул Профессор.
— Как вы знаете, в российском правительстве я не отношусь к категории ястребов или экстремистов.
