Во-вторых, на «круглом столе» излагал он ее так, что в студии все мухи передохли бы, если бы они там водились. Значит, остается что — его слова о Комарове?
А если бы их произнес Антонюк? Или сокол Жириновского?
Да ну, у них язык бы сломался сказать: «для нашей молодой демократии». А просто по-человечески выразить сожаление не догадались. И губернатор не догадался. А мог бы. Эти восемь процентов ему бы очень не помешали. Или ему уже все до феньки?
Что же из этого вытекает? Только одно: демократы могут идти отдыхать, не дожидаясь даже первого тура выборов. А подполковник Егоров может забирать свою команду и возвращаться в Москву. Не нужна красному кандидату Антонюку никакая охрана.
Не будет на него покушения.
Незачем.
С улицы донесся приглушенный бой курантов с башни «Миша-маленький». Так переименовали жители города К. один из немногих сохранившихся памятников старины — замковую башню «Klein Bar». Город сдал ее в долгосрочную аренду какому-то российско-германскому СП, внизу устроили шикарную прусскую пивную (ее тут же окрестили «Берлогой»), отреставрировали башню и заодно восстановили куранты, молчавшие больше полувека.
Полночь.
Я подошел к окну. Мой номер был на двенадцатом этаже. Далеко внизу расплывались пятна уличных фонарей, возвращая российской город К. в его глубокое ганзейское прошлое.
Туман.
И тут раздался телефонный звонок.
— Привет, рейнджер! — услышал я голос подполковника Егорова. — Телевизор смотрел?
— Смотрел.
— В десять утра спустись в холл. Заеду.
— Понял.
Я положил трубку и еще немного постоял у окна.
Туман.
II
Утро выдалось пасмурным, тихим. Не смытый ветром туман осел тяжелыми водяными каплями на крышах и голых ветках, залил низины парным молоком весеннего половодья. В нем плыли дома и подворья предместий, черный ельник на всхолмьях; обнаруживали себя розоватым свечением затопленные туманом заросли краснотала.
Дорога была обсажена столетними липами с полутораметровыми в обхвате стволами, и наш темно-синий «фольксваген-пассат» летел по этой аллее, как по тоннелю, а когда посадки закончились, шоссе словно бы зависло молом над мелководным заливом.
Подполковник Егоров держал под сотню, но не потому, что спешил, а просто эта скорость, похоже, была для него привычной, соответствовала его внутреннему ритму. Дорога была пустынной, редко-редко навстречу проходила какая-нибудь легковушка с прицепом — то ли местный крестьянин на базар припозднился, то ли дачник вез домой урожай картошки. Но регулярно, каждые пятнадцать — двадцать секунд, Егоров бросал взгляд в зеркало заднего вида — немножко не так, как делают это обычно водители. А так, как профессионалы проверяют, нет ли сзади хвоста.
С той минуты, как мы встретились в холле гостиницы и обменялись ничего не значащими «Привет, как дела», он не сказал ни слова — ни куда мы едем, ни зачем.
Рулил, покуривал, переключал кнопки на магнитоле, когда незатейливая попса сменялась трепотней диск-жокеев. А сам я не спрашивал ни о чем. Придет время — скажет. Лишь машинально, тоже скорей по привычке, чем по необходимости, отмечал, что сначала мы ехали на запад, а потом взяли на север и держим вдоль побережья: справа от шоссе было лесисто, сосны, а слева просторней, сосны реже и ниже, дюны. Мелькали названия поселков и указатели поворотов: безликие Приморские, Светлые, Зеленогорские. Наверняка в прошлом какие-нибудь Раушендорфы и Грюневальды.
Через час пятьдесят Егоров свернул на узкую асфальтовую дорогу, обозначенную табличкой «PRIVAT» и разъяснением по-русски: «Частные владения. Въезд запрещен».
Километра через два этот асфальт привел к просторной усадьбе на берегу моря.
Бетонный забор метра в три с колючкой поверху, два сторожа в штатском со сворой служебных немецких овчарок на вахте, стальной щит ворот с электроприводом.
Внутри пара двухэтажных корпусов, похожих на санаторные; какие-то кирпичные боксы, котельная, капитальный пирс, уходящий далеко в море. Тройка яхт класса «Дракон», еще несколько штук помельче.
Все это напоминало бы яхт-клуб, если бы не сторожевик у причала и не два вертолета в дальнем конце усадьбы, прикрытые маскировочной сеткой.
Это был не яхт-клуб. Это была база отдыха. Или, как сейчас говорят, реабилитационно- восстановительный центр. Силы здесь восстанавливают.
И я уже догадывался кто.
На вахте Егорова знали. «Пассат» покружил по вымощенным красной кирпичной крошкой дорожкам и остановился возле одного из санаторных корпусов с плоской пристройкой, напоминающей школьные спортзалы.
— Приехали.
Егоров вылез из машины и потянулся, разминаясь после дороги. Его кожаная, подбитая мехом курточка разошлась, открыв моему нескромному взору черную рукоять пистолета Макарова, торчащую из наплечной кобуры.
— Чувствуешь запах? Балтика. Любишь Балтику, рейнджер?
— Понятия не имею. Никогда об этом не думал.
— А я люблю. Ни с чем не сравнить. Все южные лужи воняют. А Балтика дышит.
Свободно. Чисто. Слышишь? Как любимая женщина!
Сравнение не показалось мне удачным, но для Егорова в нем был, вероятно, какой-то смысл. Во всяком случае, судя по тому, как он оглядывал, чуть щурясь, туманное мелководье, по которому шли и шли к берегу длинные плоские волны, здесь он чувствовал себя свободно, спокойно. Дома. С его лица даже исчезла привычная насмешливость, которую ему придавала изломанная шрамом бровь.
Ну конечно же. Никакой он не подполковник. Капитан второго ранга. Кавторанг.
— Пошли, познакомлю тебя с ребятами, — кивнул он. — Они сегодня отдыхают.
— Зачем? — спросил я. — Я их и так знаю.
— Пусть и они с тобой познакомятся.
— Зачем? — повторил я.
— Ну как? Ты все-таки считаешься их начальником.
Я промолчал.
— Подчиненные должны знать своего начальника. Не так, что ли? — не без некоторого раздражения привел Егоров решающий аргумент.
У меня на этот счет были свои соображения, но я не стал спорить. Лишь попросил:
— Не нужно называть меня рейнджером.
— Неужели обиделся?
— Нет. Не хочу, чтобы меня расшифровали.
— По такой-то зацепочке? — удивился Егоров. — Это кто ж такой умный?
— Вы привыкли иметь дело с дураками? Какой же дурак, интересно, едва не раскроил вам череп?
Он машинально потер шрамик на брови и кивнул:
— Убедил. Как мне тебя звать?
— Сергеем.
— Договорились. Серега. Годится?
— Годится, кавторанг, — подтвердил я. Он нахмурился:
— А вот этого не надо. Не надо этого. Не спрашиваю, как ты это вычислил… — Была зацепочка, — объяснил я.
