грузопоток шел через Эстонию и Латвию. У сына был небольшой магазин, челночный бизнес. Все продали и вложили деньги в акции. Николай Иванович был настолько убежден в своем прогнозе, что даже взял большой кредит под залог своей половины дома и уникальной библиотеки, которую собирал всю жизнь. Под очень высокие проценты.
— И не сумел вернуть? — предположил я.
— Вы ищете простые решения. В том-то и дело, что сумел. Сейчас его сыну принадлежит компания «Интербалт». Лесовозы и танкеры. Оборот — около миллиона долларов в год. Мелочь по сравнению с другими воротилами. Но важен сам факт.
Акции нашего пароходства скакнули почти в пятьсот раз. Практически за один день.
Соответственно обесценились акции таллинского порта. Потому что произошло событие, которое Комаров предугадал. Скажем так: он предугадал не это событие, а возможность очень крутого поворота ситуации. Неизбежность этого поворота. Я почему это знаю — он брал у меня сводные данные.
— Что же это за событие?
Мазур снова закурил «Приму». Уже не спрашивая у меня разрешения. И курил так же — из горсти, быстрыми жадными затяжками.
— Здесь мы подходим к главному. Вы слышали о взрыве автопарома «Регата»? Чуть больше года назад. Он шел из Таллина в Гамбург.
— Что-то слышал, — подтвердил я.
— Не могли не слышать. Об этом целую неделю все газеты писали. И по телевизору передавали. Двести десять погибших. Причины взрыва не установлены. Это и было то событие, которое предугадал Комаров.
— Минутку. Вы хотите сказать… — Я ничего не хочу сказать, — перебил меня Мазур. — Я не подсказываю вам никаких выводов.
— Но вы сами сказали, что причины взрыва не установлены.
— Конкретные. Версий множество. Бесспорно одно: взрыв произошел в трюме. У Николая Ивановича не было никаких фактов. И не могло быть. Но он задал вопрос:
«Cui prodest?» «Кому выгодно?» Вы не были у нас в порту?
— Нет.
— Съездите, посмотрите. Поучительное зрелище. Еще год назад там можно было снимать фильмы про великую американскую депрессию. Сейчас такие фильмы можно снимать только на одной половине порта. А на другой уже нельзя. Половина акций находится у государства, а половина — в частных руках. Но и при этом наш порт уже второй по грузообороту после Питера. И будет первым. Это неизбежно. Именно потому, что он на семьсот миль ближе к Европе. А каждая лишняя тонно-миля делает фрахт золотым.
— Ничего не понимаю, — признался я. — Какую все-таки идею Комаров хотел озвучить в предвыборной кампании?
— Я могу только предполагать. Зная его нравственные установки. Аморально строить свое благополучие на чужой крови. Это общеизвестно. Но он пошел дальше. Он считал, что любая антигуманная политика в конечном счете оборачивается не только крахом правителей, но и трагедией для всего народа. Подтверждений хватает.
Сталин, Гитлер, далее везде. С позитивом трудней. Разве что Господин Великий Новгород времен Марфы Посадницы. Николай Иванович очень любил это время.
Я завел движок.
— Поехали, Игорь Борисович. А то вы на передачу опоздаете.
— Заглушите. У нас есть еще несколько минут. Ладно, я скажу прямо. Он хотел потребовать от Президента России провести расследование причин взрыва «Регаты» и возможности причастности к нему российских спецслужб.
Однако!
— Это могли быть бандитские разборки, — сказал я первое, что пришло в голову.
— Вы плохо представляете себе, о чем идет речь. Огромный автомобильный паром.
Водоизмещением больше ста тысяч тонн. Сотни машин, полторы тысячи пассажиров. И затонул в открытом море, в двухстах милях от берега.
— Загнать в трюм «рафик» с взрывчаткой. Часовой механизм или радиовзрыватель. И все дела.
— Вы в этом, похоже, разбираетесь лучше меня. И лучше Комарова.
— А заявление написать?
— Он писал. Даже в Москву ездил. Без толку.
— Ничего удивительного. Для такого обвинения нужны доказательства.
— Вы не поняли меня. Он никого не обвинял. Он хотел потребовать самого тщательного расследования, чтобы подтвердить подозрения или окончательно их рассеять.
— Чьи подозрения?
— Вопрос «Кому выгодно?» задавал себе не только Николай Иванович. В Таллине тоже об этом думали. И до сих пор, вероятно, думают. Эта мысль была для него невыносима. Он очень доверчиво, как-то даже по-детски, воспринял демократические идеалы новой России. Мы много говорили об этом. Он предлагал мне включить этот запрос в нашу предвыборную программу.
— И вы отказались?
— Я в это не верил.
— Антонюку и жириновцу он тоже предлагал?
— Исключено. Они для него не существовали.
— Губернатору?
— Возможно.
— И тогда он решил, что заставит себя слушать, — заключил я. — Вам и сейчас его подозрения кажутся бредом?
Мазур только развел руками.
— Cui prodest? Это наводит на очень серьезные размышления.
— Есть еще кое-что, что наводит на размышления, — заметил я.
— Что?
— Убийство Комарова.
— Боюсь, что вы правы.
— Еще один вопрос. Показывал ли вам Николай Иванович какие-либо документы, которые могли иметь отношение к взрыву? Пусть не прямое, а косвенное.
— Документы? — переспросил Мазур. — Нет. Я же говорю, что у него не было и не могло быть никаких документов.
— Некто неизвестный передал Николаю Ивановичу пачку документов в большом коричневом конверте. Я не знаю, что это за документы, но думаю, что они были причиной смерти Комарова. Вы видели их у него?
Мазур подумал и уверенно покачал головой:
— Нет. Я не видел у него никаких документов. Можете положиться на мое слово.
Никаких. И ничего он мне о них не говорил. А теперь, прошу вас, поедем. Если можно, быстрей. Мне не хотелось бы опоздать. Это очень ответственная для нас передача.
Без трех минут пять я высадил Мазура у проходной телестудии. А перед этим спросил:
— Вы где служили, Игорь Борисович? Десант? Морская пехота?
— Нет. Во внутренних войсках. Под Сыктывкаром. В лагерной охране.
Так вот откуда у него привычка так курить. Что «зек» в зоне, что «попка» на вышке. И снег тот же. И дождь тот же. Надо же, на всю жизнь сохранилась. Или он так курит, только когда волнуется?
— А почему вы спросили? — поинтересовался Мазур.
— У вас завидная выдержка, — объяснил я.
— Выдержка? — переспросил он. — Да когда вы впихнули меня в машину, я попросту о…л!
— Как?! — поразился я.
— Да так. Просто о…л, и все.
