Андрей Таманцев (Виктор Левашов)
Двойной капкан
Вы все хотели жить смолоду,
Вы все хотели быть вечными, -
И вот войной перемолоты,
Ну а в церквах стали свечками.
Сердце человека обдумывает свой путь, но Господь управляет шествием его.
Вместо пролога. Пастухов
Они подъехали на двух разбитых, по самые стекла заляпанных проселочной глиной «Нивах» около шести вечера, когда затопинские хозяйки встречали у ворот своих мычащих буренок и над тихими заводями Чесни стелился мирный дым от русских печей, в которых предстояло томиться молоку от вечерней дойки. Мои работяги уже отключили станки и выметали из углов столярки скопившуюся за день стружку и древесную пыль, а сам я разбирал диски от циркулярки, откладывая в сторону те, что требовали разводки и новой заточки. Вечер был тихий, благостный, даже у двух заезжих рыбаков-студентов в потрепанных адидасовских костюмах, удивших с плоскодонки, похоже, что-то клевало.
Вот тогда они и подъехали.
Первыми их учуяли собаки, полугодовалые добродушные московские сторожевые, которых я на день запирал в просторном вольере из сетки-рабицы, и зашлись до хрипа от злобы.
А потом увидел и я.
Их было шестеро. При первом же взгляде на них у меня все словно опустилось внутри и не осталось ни следа от настроения этого хорошего весеннего дня, наполненного веселой спорой работой, запахом свежевыстроганной сосны и уверенным пением станков.
Ну что же это за жизнь, твою мать! Никакого спокойствия рабочему человеку!
Суки.
Двое остались у машин, а четверо остановились в настежь распахнутых воротах столярки. Одному было лет сорок, остальным лет по двадцать пять или чуть больше.
Назвать их качками было бы некоторой натяжкой, скорее они старались казаться качками и вообще очень крутыми братанами. И тут все было на месте: почти наголо выстриженные затылки, турецкий кожаный ширпотреб с подложенными для внушительности плечами, соответствующие позы. У двоих, что остановились в дверях, на цыплячьих шеях висели массивные золотые цепи, слишком массивные для золота даже самой низкой пробы; у третьего, единственного, пожалуй, настоящего качка, тоже цепь была той еще пробы, а из-под демонстративно расстегнутой до пупа ковбойки выглядывала рукоять засунутого за ремень джинсов китайского «тэтэшника» двеститринадцатой, самой дрянной модели. И лишь у старшего, коренастого, с короткими черными волосами и небольшим шрамом на низком лбу, куртка была фирменная да и цепочка на шее вполне могла быть действительно золотой.
Все же провинция — она и есть провинция. Вроде и Москва под боком, в каких-то ста километрах, а все равно сельпо. И если уж тут начинают следовать моде — тушите свет! Мини — так по самое это дело. Клеши (со школы помню эту моду) — обязательно с колокольчиками. А рокерские куртяги — так с таким количеством заклепок, что хоть сдавай в металлолом — и свои бабки получишь.
Такими были и мои гости. От них прямо разило затхлым бытом бараков сто первого километра и одновременно наглостью новых хозяев жизни, не вполне еще уверенных в своем всевластии и жаждущих любой ценой это всевластие утвердить. Потому и перла из них агрессивность злобных хорьков. Только старший был поспокойнее. Тертый был мужичишка. Две-три ходки за плечами как минимум. И последняя, судя по серо-землистому цвету лица, недавно. Какой-нибудь Коми лес, там не позагораешь.
Этим, видно, и подбор такой команды объяснялся. Свежачок, не успели заматереть.
Успеют. Если повезет. В чем у меня были небольшие сомнения.
…В общем, это был на первый взгляд нормальный наезд. Но только на первый взгляд.
Что-то меня все-таки насторожило. Чуть-чуть, самую малость. Даже не знаю что.
Так, легкое дуновение ветерка в мозгах.
Это был не первый наезд, далеко не первый. Я еще столярку не закончил оборудовать, как налетели, словно оводы на стадо, первые любители острых ощущений. Сначала из местных — выселковые. Ну, с ними я разобрался довольно мирно — во всяком случае, почти бескровными методами. Потом потянулся народ посерьезней — из Зарайска. А чуть позже — и из самого Раменского. Это у нас как бы столица.
В конце концов, мне все это осточертело, я вызвал Боцмана, Артиста, Муху и как раз вернувшегося после стажировки Дока, мы объехали несколько адресов и провели душеспасительные беседы. Не знаю, спасли ли мы хоть одну душу, но костей переломали достаточно. И настолько эффективными — не для нас, конечно, а для наших собеседников — методами, что в итоге было достигнуто соглашение: моя зона влияния — по эту сторону Московского шоссе, их по другую — а вот с этим пусть милиция разбирается, подменять ее мы не намерены.
Некоторое время было тихо. И вот на тебе — все по новой. Выветрились из памяти наши беседы? Или пришли новые кадры, не признающие старых обязательств? Да что же я, нанялся, что ли, их воспитывать?
…Нельзя сказать, что я не ждал чего-нибудь в этом роде. Но не думал, что это случится так быстро. Трех месяцев не прошло, как после нудятины с регистрацией ИЧП и всех прочих бумажных дел я на полную катушку запустил столярку. С работой, правда, повезло сразу. Километрах в двадцати от нас, в месте впадения Чесни в Осетр, несколько новых русских отгрохали себе трехэтажные особняки, и один из них, банкир, дал мне заказ на всю столярку. А там только окон было под сотню.
Банкиру понравилось. И то, что за транспорт цена не накручивалась, — я сам возил готовые блоки на крытом двухосном прицепе, который мой работяга «ниссан-террано» таскал по любой распутице, как пушинку. И то, что работа была не стандартная, а по эскизам заказчика. А мне это ничего не стоило, любой станок переналаживался за полчаса. Банкир похвастался перед соседями, и ко мне сразу выстроилась очередь, так что пришлось нанимать подручных.
Это оказалось самым трудным делом. Сначала у меня работал дед Егор, старый плотник, единственный непьющий в деревне. Но вдвоем много не наработаешь, а упускать такие выгодные заказы было жалко — во мне уже, видно, проснулась мелкая акула капитализма.
Затопино — деревушка лесная, здесь исстари столярничали и плотничали, и руки у мужиков росли откуда надо. Только вот пили по-черному. А подпускать человека с бодуна к той же циркулярке — Боже сохрани! Пришлось идти путем, который я проторил еще два года назад, когда нужно было передать кому-то деревенское стадо, пасти которое я подписался после увольнения из армии. Тогда я отвез прежнего пастуха Никиту в Зарайск к наркологу, тот вкатил ему дозу какой-то современной химии — и на ближайшие пять лет проблема с пастухом была решена.
Первой моей жертвой стал мой одноклассник Мишка Чванов. Он уже совсем доходил, с работы поперли, жена и два пятилетних пацана, ровесники моей Настены, кормились лишь с огорода да от коровы. Но мое предложение «зашиться» Мишка отверг с присущей ему гордостью. Я хотел уж было уйти, но глянул на его жену и ребятишек, на голую избу, из которой Мишка отдал за бутылку все, начиная с телевизора и кончая льняной самотканой, еще прабабкиной, скатертью. Набил я этому герою морду, кинул в салон «террано» и отвез знакомым путем в Зарайск. После капельницы и лошадиной дозы снотворного Мишка дрых двое суток. На третьи получил тот самый укол в задницу и официальное разъяснение, что препарат раскодированию не поддается, и даже если пациент, то есть он, съест ящик лимонов (так когда-то от антабуса избавлялись), любая капля спиртного, пусть это хоть корвалол, отправит его в мир иной или превратит в паралитика.
Первую неделю Мишка на меня дулся, бухтел, что я нарушил Декларацию прав человека и меня нужно судить международным судом в Гааге, потом втянулся в работу, с каждым днем становился все веселей, а на стене в столярке отмечал палочками прожитые дни и недели. Как узник замка Иф. Стена была большая, на пять лет хватит.
Вторым тоже был мой бывший одноклассник, Костик Васин, серебряный медалист и трудяга, его привела жена. Потом пришли двое мужиков постарше, сами, мои соседи Артем и Борисыч.