— Тогда зачем же он вынимал зажигалку?
— Какую зажигалку? — не понял Нифонтов. — А ведь и в самом деле. Черт. Конечно же! Это была не зажигалка!
— Да, сканер. Или какой-то детектор. Джаббар просек прослушку.
— А Ермаков мог о ней догадаться, — закончил Нифонтов. — Так-так. Очень интересно. Очень.
Он перемотал пленку на разговор Ермакова с сыном. В динамике прозвучало:
Нифонтов остановил запись и заключил:
— Он сказал это не сыну.
— Да, — кивнул Голубков. — Он сказал это нам.
* * *
Через два с половиной часа психологи управления выдали заключение.
Полковник Голубков внимательно перечитал последний пункт заключения психологов, отложил докладную и взялся за рапорты службы наружного наблюдения.
За минувший день Ермакова навещали в больнице три человека: дочь Екатерина, представитель президента в ГК «Госвооружение» генерал армии Г. и подполковник ГРУ Тимашук, прикомандированный к «Госвооружению» и выполняющий обязанности начальника службы безопасности ЗАО «Феникс». Содержания разговоров с двумя последними зафиксировать не удалось, так как беседы велись не в палате, а в холле, куда Ермаков по его просьбе был вывезен в кресле-коляске. Визуально отмечено, что разговор объекта наблюдения с генералом Г. происходил на повышенных тонах и продолжался двадцать четыре минуты. Разговор с Тимашуком длился четырнадцать минут и носил инструктивный характер. Из ЦКБ Тимашук сразу уехал в аэропорт Внуково и вылетел вечерним рейсом в Читу.
В сводке, подготовленной для Голубкова аналитическим отделом, было выделено сообщение Душанбинской станции аэрокосмического слежения. В нем отмечалось изменение геостационарной орбиты американских разведывательных спутников «Гелиос-4» и «Гелиос-5». Новое положение орбиты позволяет вести постоянное наблюдение за объектами в Забайкалье, в том числе и за аэродромом Потапово.
* * *
Это был плохой знак. Очень плохой. Он означал, что каких-то серьезных событий следует ждать в ближайшие дни. Или даже часы.
* * *
Голубков приказал оперативному дежурному связаться с контрразведкой Забайкальского военного округа и выяснить дальнейшие передвижения подполковника Тимашука. В том, что Тимашук вылетит из Читы в Потапово, сомнений не было, но точность никогда еще никому не вредила. Вредила неточность.
* * *
О чем говорил Ермаков с экс-министром обороны? Почему разговор шел на повышенных тонах? Какой приказ получил от Ермакова подполковник Тимашук?
По нормальной логике выходило: задержать поставку очередной партии истребителей.
Давать приказ об отправке «Мрии», зная о предупреждении ЦРУ, — это было самоубийственно. И для карьеры Ермакова, и для карьеры генерала Г., и для всего «Госвооружения». Не говоря уже об интересах России. Но и откладывать поставку после покушения и неприкрытой угрозы, прозвучавшей в словах Джаббара, было для Ермакова не менее самоубийственным. И уже не в переносном, а в самом буквальном смысле.
Но нормальной логикой здесь и не пахло. Столкнулись слишком крупные силы, задействованы слишком большие деньги. Без малого миллиард долларов. Миллиард! В такой массе деньги обретают новое качество, становятся чудовищной, неуправляемой силой. Мирное электричество превращается в плазму. В ней испаряется железо и сгорает алмаз. И никакого влияния на нее не могут оказать даже тысячи человеческих жизней.
* * *
Прозвучал зуммер внутреннего телефона. Оперативный дежурный доложил:
— Товарищ полковник, сообщение из Читы. Подполковник Тимашук вылетел на вертолете в Потапово. Перед этим потребовал от главного диспетчера Забайкальской железной дороги обеспечить безостановочное движение литерного состава из Улан-Удэ. Пригрозил трибуналом, если состав задержится хоть на час.
— Вас понял.
Голубков положил трубку.
* * *
Да что же они делают? На что они, черт их возьми, рассчитывают?
Решили опередить ЦРУ?
Но Коллинз же ясно сказал…
* * *
Полковник Голубков достал из сейфа досье, нашел в расшифровке будапештского разговора нужное место. Там стояло: «Мы разрабатываем широкомасштабную операцию».
Что за ерунда? Почему — «разрабатываем»?
О феноменальной памяти полковника Голубкова в управлении недаром ходили легенды.
Он очень хорошо помнил, что сказал цэрэушник. Он сказал: «разработали».
«Cultivated», а не «cultivating». Ну конечно же: лейтенант Ермаков, переводивший текст, допустил