надеждах на лучшее будущее. Желаю удачи. А мне пора прорывать линию Маннергейма.
— Возвращайтесь с победой, — в свою очередь пожелал ему Док.
— Хотел бы ты быть историком? — спросил я Дока, когда мы вышли из здания архива — словно выплыли из мрачноватых глубин прошлого в беспечную современность с безоблачным небом и пламенеющими под солнцем березами.
— Нет, — хмуро ответил он. — У меня запросы куда скромней. Я хочу быть всего лишь руководителем реабилитационного центра, у которого на счету хотя бы тысяча долларов.
Я удивился:
— Разве Мамаев не перевел бабки?
— Утром не было.
— Сейчас мы это исправим, — самонадеянно пообещал я и набрал номер секретариата компании «Интертраст». — Это Пастухов. Соедините меня с господином Мамаевым. Срочно.
— По какому вопросу? — поинтересовался женский голос с сучьими интонациями хорошо вышколенных секретарш. Думаю, им специально ставят такие интонации. Как походку манекенщицам.
— По интимному, — сообщил я. — По глубоко интимному.
— Я не уверена, что господин Мамаев сможет с вами поговорить. У него посетитель.
— А вы спросите. Вдруг сможет?
— Как о вас доложить?
— Очень просто. Скажите: звонит Пастухов, наемник.
— Какой наемник? — растерялась она.
— Обыкновенный. Обыкновенный наемник.
— Минутку, узнаю. Господин Пастухов, соединяю.
— Слушаю, — раздался в трубке голос Мамаева. — Что у вас?
— Вопрос. Доктор Перегудов почему-то не обнаружил на счету своего центра аванса в пять тысяч баксов.
— Вы наработали на пять тысяч?
— Нет, — честно ответил я. — На пять тысяч нет. Но речь шла об авансе.
— На сколько наработали?
— Трудно сказать. Долларов на сто, — решил я поскромничать.
— Сто и получите. За совет, который вы мне дали.
— Я вам дал несколько советов. Один из них: писать завещание. Вы решили ему последовать?
— Вы посоветовали мне обратиться в милицию, — раздраженно перебил Мамаев. — Это я и намерен сделать. Завтра Калмыков будет во всероссийском розыске. Остаток жизни он проведет за решеткой. Наш договор расторгнут, господин Пастухов. А сто долларов я немедленно переведу.
— Не нужно, — поспешно сказал я. — Не нужно переводить стольник. Только ответьте: почему Калмыков будет объявлен в розыск?
— Потому что он государственный преступник! Шестнадцатого декабря восемьдесят четвертого года по приговору военного трибунала он был разжалован, лишен всех наград и заочно приговорен к смертной казни!..
III
Генеральный директор компании «Интертраст» Владимир Петрович Мамаев прервал связь и вызвал секретаршу.
— Запиши: Пастухов. Больше не соединять.
— Правильно, шеф, — одобрила она. — Он наглый.
— Он тебе что — нахамил?
— Нет, но... Не наш человек.
Мамаев усмехнулся. Эта дурында бабским чутьем уловила суть. Не наш человек. Чужой. Из жизни, где действуют какие-то свои законы. Он не вписывался в привычную для Мамаева схему жизнеустройства. Не пахан. Не козырный фраер. Не мужик. Не шестерка. Наемник? Но ни один наемник не откажется от таких бабок, какие он предложил за свою охрану. По пятьдесят штук «зеленых» каждому наличными и вперед. И был готов предложить больше. А если не наемник — кто?
А это таинственное Управление по планированию специальных мероприятий? А программа «Помоги другу»? До Мамаева доходили смутные слухи о торговле человеческими органами. Что-то темное, грязное. К черту, к черту. От этого лучше держаться подальше.
Мамаев инстинктивно не доверял людям, которых не понимает. Поэтому был доволен, что обстоятельства сложились так, что он может послать Пастухова и его команду. Что и сделал не без мстительного удовольствия, как бы беря реванш за унизивший его разговор в поселке на Осетре, когда ему пришлось врать, юлить и подстраиваться под собеседника.
Секретарша стояла струночкой, сверкала коленками, ждала разрешения уйти.
— Тюрин приехал? — спросил Мамаев.
— Только что.
— Пусть заходит. И еще. Чай? Кофе? — обратился он к посетителю, робко сидевшему на краешке кресла перед письменным столом и словно бы придавленному солидностью кабинета с обшитыми мореным дубом стенами и мебелью вишневого дерева от Грассини.
— Лучше чаю, — скромно ответил тот. — И бутербродик. Если можно. А то я не ел с утра. Боялся вас упустить.
— Организуй, — распорядился Мамаев. — Накрой там, — кивнул он в сторону комнаты отдыха. — Зови Тюрина.
Секретарша вышла. Появился Тюрин, благоухая лосьоном «Фа мэн», новая мужская линия, и уставился на посетителя своими сонными глазами с таким видом, с каким высокородный английский джентльмен смотрел бы на неизвестно откуда появившуюся на ковре его гостиной большую кучу говна. При этом изумляло его не то, что говно откуда-то появилось, а какого же размера должна быть жопа.
Посетителю было лет семьдесят. Маленькое сморщенное лицо сразу от кустистых седых бровей переходило в желтую яйцеобразную лысинку, окаймленную длинными сальными волосами. Черный пиджак с загибающимися лацканами был осыпан перхотью. Из-под коротких брюк высовывались цыплячьи ноги со спавшими на стоптанные туфли неопреденного цвета носками. Если бы не повязанный большим узлом галстук и не черная кожаная папка на коленях, его можно было принять за бомжа, промышляющего сбором пустых бутылок.
— Познакомься, Тюрин, — предложил Мамаев. — Это Иван Иванович Иванов.
— Иван Иванович Иванов? — озадаченно переспросил Тюрин.
— Это мой псевдоним, — с застенчивой улыбкой объяснил посетитель. — Мне пока не хотелось бы его раскрывать. Я сделаю это, когда мы придем к соглашению.
— Иван Иванович — ветеран вооруженных сил, военный юрист, — объяснил Мамаев, с усмешкой наблюдая за обескураженным Тюриным. — Во время афганской войны он был председателем военного трибунала.
— Временно исполняющим обязанности председателя трибунала одной из частей, — поправил Иванов.
— Какой? — спросил Тюрин.
— Я скажу об этом в свое время.
— Иван Иванович рассказал мне очень интересную историю. Я хочу, чтобы ты тоже ее послушал.
— Петрович, давай в другой раз, — предложил Тюрин. — Сейчас есть дела поважней.
— Нет, — оборвал Мамаев. — Более важных дел у нас сейчас нет. Прошу вас, Иван Иванович, — предложил он, провожая гостя в комнату отдыха, где на столе уже был сервирован фуршет. — Присаживайтесь, угощайтесь. Чем богаты.
— Мне так неловко, — смущенно проговорил Иванов, жадно оглядывая большое блюдо с миниатюрными бутербродами с осетриной и тарталетками с черной и красной икрой.
— Не стесняйтесь, — подбодрил его Мамаев. — Рюмочку?
— А можно?
— Почему же нет? Водка? Коньяк? — Лучше виски. Когда-то я любил виски. Посетитель опрокинул в рот
