Муха довольно энергично выразил свое отношение к склонности некоторых эстонцев, вроде бы ревностных католиков, к явно языческому поклонению древнегреческому богу Бахусу, и мы махнули на Томаса рукой. Достал он нас сегодня по полной программе.
Я позвонил в ресторан и заказал в номер ужин на три персоны, имея в виду, что Артист, просидевший несколько часов в машине возле дома Мюйра, явится голодный, как партизан после рейда по тылам противника. Через полчаса в дверь позвонили, официант вкатил двухэтажный столик, уставленный закусками и круглыми мельхиоровыми судками под крышками. Но вошел не только официант. Вместе с ним вошел Юрген Янсен с видом полицейского комиссара, который явился в бандитское гнездо, чтобы арестовать преступника.
Комиссар много чего повидал на своем веку. И лишь одного взгляда ему было достаточно, чтобы правильно оценить обстановку. И лишь одного слова, чтобы обрисовать ее с исчерпывающей полнотой:
— Нажрался!
— Так точно, — подтвердил Муха. — Как вы догадались?
— А вы? Вы-то куда смотрели? Не могли удержать?
— Боже сохрани! — ужаснулся Муха. — За кого вы нас принимаете, господин Янсен? Как можно удержать стадо слонов, рвущихся к водопою? Что вы! Затопчут!
Янсен дождался, когда официант закончит сервировку стола, подписал счет и жестом приказал ему удалиться. И только тогда задал главный вопрос:
— Где бумаги?
Мы промолчали. Муха был занят тем, что открывал крышки судков и принюхивался к содержимому. А я промолчал по соображениям высшего порядка, этического. В каждой профессии есть своя этика. В этом смысле профессия охранника ничем не хуже любой другой. И коль уж мы оказались в роли охранников, следовало заботиться о чести мундира.
— Где бумаги? — повторил Янсен. — И не делайте вид, господин Пастухов, что не понимаете, о чем я говорю!
— Я понимаю, о чем вы говорите, — сказал я. — Но не понимаю, почему вы говорите таким тоном. Вы наняли нас охранять Томаса Ребане, а не его имущество. И если его будут раздевать на улице бандиты, мы должны вмешаться только потому, что он может простудиться. Вам не в чем нас упрекнуть, господин Янсен. Наш подопечный жив и здоров. А если немного мычит, то это не потому, что мы плохо выполняем свои профессиональные обязанности.
— Где бумаги, которые он взял у Мюйра? — продолжал напирать Янсен. — Они были в сером кейсе. Мои люди видели этот кейс у него в руках, когда он входил в гостиницу.
— Когда он шел к гостинице, — уточнил Муха. — Когда он входил в гостиницу, никакого кейса у него уже не было. И он, строго говоря, не входил. Он вплывал. Я бы сказал так: быстро вплывал. Это будет гораздо вернее.
— Так где же они?
— Я отвечу на ваш вопрос, — пообещал я. — Но сначала вы ответите на мой вопрос. Что за охоту на нас вы устроили? С какой целью?
— Не понимаю, о чем вы говорите. Я послал моих людей подстраховать вас. И только.
— Ну, допустим, — согласился я, потому что уличать человека во вранье — дело пустое и в высшей степени неблагодарное. Что он врет, я и так знал, без его подтверждения. А человек, которого уличили во вранье, почему-то никогда не бывает за это благодарным. — Почему вы нас об этом не предупредили?
— Не видел необходимости! — отрезал Янсен.
— Эти бумаги, вероятно, очень важны? — поинтересовался я. — И утрата их чревата неприятностями?
— Это очень мягко сказано, господин Пастухов! Слишком мягко!
— Тогда разрешите дать вам совет. Я бы начал готовиться к этим неприятностям прямо сейчас. Потому что они на помойке. Или в мусоропроводе. А если еще не там, то будут там в ближайшее время.
— Что вы этим хотите сказать?
По возможности кратко, но точно, я объяснил ему, что я этим хочу сказать. И добавил:
— Сам кейс, возможно, удастся вернуть. Штука дорогая. Если дать объявление и пообещать вознаграждение, почему нет? А бумаги вряд ли. Насколько я понимаю психологию люмпена, который подобрал этот кейс после свалки, первым делом он выкинет эти старые, дурно пахнущие бумаги.
Янсен прореагировал на мой рассказ очень бурно:
— Какого черта вас понесло в эту толпу?! Вы же видели, что там творится! Почему вы не вернулись в гостиницу со служебного входа?
— Потому что нас ждали там шестеро ваших лбов на черном «мицубиси-монтеро», — объяснил Муха.
— Я же сказал вам, что это была подстраховка!
— Вы сказали нам об этом только сейчас. Сказали бы на два часа раньше — и не было бы никакой головной боли ни у нас, ни у вас. Да что уж теперь расстраиваться? Что вышло, то вышло. Свершившийся факт, как говорят умные люди, не может отменить даже сам Господь Бог. Не поужинаете ли с нами, господин Янсен? — гостеприимно предложил Муха, заглядывая в один из судков. — По-моему, тут что-то очень вкусное. Только не пойму что.
— Это шампиньоны-орли в соусе ламбертен. Фирменное блюда ресторана «Виру».
— Да ну? Никогда не пробовал. Присаживайтесь, а то все остынет.
Но Янсену было не до ужина. Он несколько раз прошел взад-вперед по гостиной, бормоча что-то очень энергичное, напоминающее три русских слова, с помощью которых обычно выражают высшую степень досады. Потом остановился перед диваном, на котором, уткнувшись носом в угол, лежал Томас. И вид у него был такой, что Муха поспешно предупредил:
— Нет-нет, господин Янсен. Нас наняли его охранять. И мы будем его охранять. Даже от вас.
— Не давайте ему ни капли! — приказал Янсен. — Ни под каким видом!
— Вы переоцениваете наши возможности, — заметил я. — Мы можем защитить человека от киллеров, от бандитов, даже от случайного дорожно-транспортного происшествия. Но от себя мы его защитить не можем.
— Делайте что угодно! Бейте, связывайте! Но он должен быть трезвым! Мэр Аугсбурга дал разрешение за-брать останки Альфонса Ребане. Если немцы увидят его в таком виде, они с ним даже разговаривать не будут! И правильно сделают! Мы не можем срывать столь ответственное мероприятие из-за одного... Завтра придет мой помощник, отдадите ему паспорта и заполните анкеты на получение виз. Вылет в Германию послезавтра. Прошу вас, господа, очень серьезно отнестись к моей просьбе. Мы заплатили вам достаточно много, чтобы вы взяли на себя и эту заботу!
Что ж, тут он был прав.
— Мы сделаем все возможное, — пообещал я.
Янсен еще раз произнес те самые три слова, уже вслух и по-русски, и покинул апартаменты.
— Я ему сочувствую, — проговорил Муха, когда мы наконец смогли приступить к ужину. — Шампиньоны-орли. А что, вкусно, мне нравится. А тебе?
— Мне тоже.
— И соус вкусный. Очень уж он расстроился из-за этих бумаг, — продолжал Муха, с аппетитом наворачивая фирменное блюдо ресторана «Виру». — Нет, не так. Каким словом можно выразить самую сильную степень огорчения или расстройства? Такую, что дальше некуда?
Мы перебрали весь наш словарный запас, но ничего в нем не обнаружили. Но Муха все-таки нашел.
— Знаю, — сказал он. — Да, знаю. Ему это было — как серпом по яйцам!
Так вот оно ему и было. А настоящую причину этого я узнал через час, когда мне позвонили из российского посольства и попросили очень срочно, прямо сейчас, несмотря на давно уже нерабочее время, прибыть в консульский отдел.
Но принял меня не консул, а секретарь посольства, довольно молодой и словно иссохший от бумажной работы. У него был вид человека, который выполняет крайне неприятное ему поручение и не намерен это
