объяснил сам мэр города Аугсбурга, коренастый розовощекий баварец с внушительным от баварского пива животом. Вид у него был такой, будто бы мы пришли обсудить с ним процедуру его собственных похорон. Он встретил нас посередине своего огромного сумрачного кабинета и, даже не предложив сесть, обратился к нам с энергичной речью, содержание которой тезисно излагал молодой переводчик.
Господин мэр не видел никаких причин, чтобы не дать разрешения уважаемому господину Ребане на эксгумацию его гроссфатера и на перевозку его останков на родину.
Господину мэру стало известно, что в Эстонии этому мероприятию придается определенный политический смысл.
Господин мэр об этом ничего не знал и знать не желает.
Господин мэр настоятельно просит господина Ребане и сопровождающих его господ держать причину их приезда в Аугсбург в глубокой тайне и не обсуждать ее ни с кем из посторонних лиц и особенно с журналистами, так как это может вызвать нежелательный резонанс как в самом городе, так и во всей Германии. По этой же причине господин мэр желал бы, чтобы господин Ребане воздержался от посещения могилы своего гроссфатера в дневное время дня, так как это посещение может быть зафиксировано журналистами.
Со своей стороны господин мэр гарантирует, что господину Ребане будет оказано всяческое содействие и все формальности будут сведены к минимуму.
Господин мэр очень надеется, что господин Ребане с должным вниманием отнесется к его просьбе и правильно поймет причины, которыми она вызвана.
Томас выслушал переводчика и успокоил мэра:
— Jawol, nat?urlich. Wir alles verstehen.
— Карашо, — просиял мэр. — Sehr gut!
— Auf Wiedersehen! — попрощался Томас.
Когда мы вышли на площадь, Муха одобрительно похлопал Томаса по спине:
— Вот видишь! Завязал и сразу немецкий вспомнил.
Во избежание огласки для эксгумации и была выбрана ночь.
Возле высоких ворот кладбища нас ждал пожилой чиновник то ли из мэрии, то ли из прокуратуры и кладбищенский сторож в черной униформе. Чиновник нервничал, тревожно оглядывал пустую Фридхофштрассе. Увидев нас, он неодобрительно покачал головой, хотя мы пришли не только точно, но и даже на пять минут раньше. Его неодобрение относилось, возможно, к тому, что он ждал трех человек, а явились четверо. В последний момент к нам присоединился Док, добиравшийся до Мюнхена через Берлин.
Чиновник открыл калитку, впустил нас на территорию кладбища, еще раз оглядел, как подпольщик, пустынную улицу и юркнул следом.
Кладбище напоминало хорошо ухоженный парк со столетними дубами и буками. Вдоль аллей стояли круглые садовые фонари, на зеленой газонной траве, кое-где прикрытой мокрым снегом, возвышались надгробные камни и памятники самых разных размеров и форм, от простых гранитных глыб до величественных скульптурных групп с ангелами.
Чиновник провел нас в дальний угол парка и показал на два небольших черных камня, стоявших рядом:
— Hier.
На одном камне было выбито: «KOLONEL ALFONS REBANE. 1908-1951».
На соседнем: «AGNIA STEIN. 1920-1945».
Томас вдруг хлопнул себя по ляжкам и едва ли не завопил:
— Я понял! Теперь я все понял! Я понял, кому было завещание!
— Не шуми, — одернул его Артист. — Кому?
— Розе Марковне Штейн! Она работает главным менеджером у Краба! Ну, конечно! Как же я раньше не догадался? Она же сама говорила мне, что Альфонс Ребане ее отец! А это ее мать!
Развязался еще один узелок в этой таинственной истории, всплывшей из темных глубин прошлого. Но никакого практического значения это уже не имело.
Появился кладбищенский сторож и три серьезных молодых могильщика в прорезиненных комбинезонах, с заступами в руках. Потом четвертый прикатил высокую тележку на резиновом ходу, вроде больничной каталки. На ней были деревянные носилки — для того, что когда-то было Альфонсом Ребане.
Могильщики надели перчатки и принялись за работу.
Минут через сорок первый заступ глухо стукнул о дерево. Еще через полчаса могила была вскрыта. Один из могильщиков вылез из ямы и что-то сказал чиновнику.
Томас перевел:
— Говорит, гроб целый. Потому что из дуба.
Сторож куда-то ушел, могильщики отошли в сторону и закурили, а чиновник быстро заговорил, обращаясь к Доку, который был самым солидным из нас и в глазах немца выглядел главным.
Док объяснил:
— Он настаивает, чтобы мы увезли и надгробный камень.
— Ну, увезем, какие проблемы, — кивнул я. — Погрузим в микроавтобус вместе с гробом и увезем.
Вернулся сторож с другой тележкой, пониже и помощней, и с мотком широких ремней. Могильщики приладили их, взялись за концы, выдернули гроб из могилы и погрузили на каталку. Один из могильщиков тщательно очистил скребком налипшую на доски глину, обмел метелкой и повез каталку по аллее, а трое оставшихся быстро закопали могилу, а потом вывернули надгробный камень и перекантовали его на тележку. Яму забросали землей, старательно сровняли с газоном.
Теперь на газоне стоял только один камень.
Агния Штейн.
Развод свершился.
Ромео и Джульетта страшного века.
Мы прошли в кладбищенскую служебку — просторное, облицованное белым кафелем помещение со сводчатым потолком. Здесь уже стояла каталка с гробом. На такой же каталке красовалось и новое пристанище Альфонса Ребане, поблескивая в свете люминисцентных ламп позолотой ручек и мерцая тиснением вишневого дерева.
Чиновник подал могильщикам знак приступать к делу. Аккуратными гвоздодерами они вскрыли гроб и отошли в сторону. Чиновник повернулся к нам и сделал приглашающий жест, деликатно уступая русским господам право первыми ознакомиться с муниципальным имуществом города Аугсбурга, которое теперь переходило в их владение:
— Bitte!
Нам не раз приходилось раскапывать ямы, в которые чеченцы сваливали наших убитых ребят. Случалось вскрывать и массовые захоронения. Это была очень тяжелая работа. От нее сгущалась и начинала гудеть в висках кровь. И смотреть сейчас на остатки эсэсовца ни у кого из нас желания не было.
Но посмотреть пришлось.
Док надел заранее купленные резиновые прозектор-ские перчатки и вооружился большим пинцетом. Пинцет ему не понадобился.
Док постоял над открытым гробом и сделал нам знак подойти. Предложил:
— Полюбуйтесь.
Мы заглянули в гроб.
Смотреть было не на что.
Гроб был пустой.
Томас спросил:
— А где же дедуля?
— Вот так, суки! — сказал Артист. — И кого вы будете хоронить в Таллине?
Над муниципальным кладбищем города Аугсбурга висел мутный обмылок луны. Над безмолвными аллеями светились безмолвные фонари. С гор наползал туман, струился между надгробьями, как таинственная река времени. Которая течет из прошлого в будущее.
