Потрясению, ожидавшему меня в замке будущего герцога Беррийского, без сомнения, суждено было стать одним из самых сильных в моей жизни.
После непродолжительного ожидания в малой гостиной меня провели в большой зал для приемов. И здесь я, ошеломленный, лицом к лицу столкнулся с королем, официально находившимся во вражеском плену в Лондоне. То, что он оказался во Франции, само по себе явилось для меня огромной неожиданностью и к тому же, несомненно, представляло собой тщательно охраняемую тайну. Ну а его готовность встретиться со мной в покоях Жана Беррийского казалась и вовсе неслыханной.
Хоть мне уже и доводилось лицезреть монарха во время официальных приемов, я впервые видел его столь близко, в приватной обстановке, да к тому же еще и наедине. Прекрасно зная, как следует вести себя в подобных обстоятельствах, я, должен признаться, на какой-то миг так растерялся, что оказался не на высоте. Застигнутый врасплох, совершенно растерянный, я пробормотал что-то бессвязное и поклонился так неловко, что по сей день одно только воспоминание об этом заставляет меня краснеть.
Король тут же пришел мне на помощь. Он попросил меня не церемониться и говорить с ним запросто. Я постарался справиться с волнением. В конце концов, считалось, что он пребывает совсем в другом месте…
Возможно, почтенный читатель, мне следует освежить твою память насчет этого короля, ибо он давным-давно скончался, а мне неведомо, сколько лет еще минет, прежде чем ты прочтешь эти записи.
Иоанн II Французский, которого также звали Иоанном Добрым, был сыном короля Филиппа VI и Жанны Бургундской. В 1350 году, в самом начале его царствования, ему довелось противостоять ужасной эпидемии черной оспы, выкосившей половину населения нашей и соседних стран. К тому же ему пришлось столкнуться с недоверием, которое в то время проявлял народ в отношении короны и которое лишь усиливалось нашими поражениями в войне, уже разгоравшейся между Англией и Францией. Наконец, ему угрожали интриги Карла Наваррского, также претендовавшего на престол.
При таких обстоятельствах в 1355 году англичане под предводительством Эдуарда III возобновили военные действия. В сентябре 1356 года в битве при Пуатье Иоанн Добрый был разбит неприятелем и взят в плен. Карл Наваррский воспользовался этим, чтобы попытаться захватить власть.
Столь храбро сражался король, что, даже когда он оказался в заточении, все, не исключая Эдуарда III, полагали его героем. Заключенный со всеми почестями в Бордо, он мог беспрепятственно окружить себя придворными и бороться с интригами Карла Наваррского. В своем нетерпении вернуться на престол Иоанн Добрый был готов ускорить переговоры, уступив англичанам обширные земельные владения.
В то время, когда мы с ним встретились, переговоры велись в Лондоне, где условия его содержания были еще более королевскими.
Теперь тебе понятно, почему я так изумился, увидев его во Франции в подобный момент.
— Вам, мессир Фламель, несомненно, известно мое нынешнее положение, — произнес он, усадив меня подле себя. — Франция крайне нуждается в том, чтобы я вернулся на престол, и пришло время сделать для того все возможное. За мое освобождение Эдуард III требует огромный выкуп, на который в казне нет денег. К чему только я не прибегал, чтобы собрать необходимую сумму, но до сих пор мне это не удавалось. И все же, полагаю, я нашел выход.
Мне все еще не верилось, что король обращается ко мне, простому писарю, и лишь с великим трудом удавалось сосредоточиться на его словах.
— И вот что я собираюсь сделать: выдать свою дочь Изабеллу за Джан-Галеаццо Висконти.
Я кивнул, начиная понимать. Молодой человек, о котором шла речь — прежде мне уже доводилось слышать о нем, — был сыном Бьянки Савойской и Галеаццо Висконти, правителя Ломбардии. Это очень богатый род. В то время, о котором идет речь, Джан-Галеаццо исполнилось восемь лет, а Изабелле — двенадцать.
— Юный ломбардец недостаточно знатен, чтобы войти в мою семью, так что ему придется выплатить соответствующую сумму, которая позволит мне собрать деньги на выкуп англичанам. Вы меня понимаете?
— Вполне, Ваше Величество.
Подобные браки по расчету среди знати считались обычным делом, и, несмотря на нежный возраст жениха и невесты, я не видел в том ничего удивительного.
— И все же, дабы убедить отца, я и сам должен буду кое-чем поступиться. Я обещал сделать графством город Вертю в Шампани, чтобы моя дочь принесла его своему супругу в приданое. Так что Джан-Галеаццо Висконти унаследует титул графа Вертю. Но этого недостаточно. Я думаю, какой бы редкостный дар мне преподнести этому ломбардцу? И вот тут-то вы мне и необходимы.
— Ваше Величество, я к вашим услугам, — отвечал я, склонив голову.
К тому времени я уже догадался, почему меня сюда пригласили, и хотя не мог сказать об этом вслух, был крайне разгневан.
— Я слышал, что вы нашли кристалл с чудесными свойствами.
Я не ошибся.
— Не знаю, вправе ли мы говорить о чуде, Ваше Величество, для того нам следует узнать мнение Церкви.
— Но мы, безусловно, вправе назвать это диковиной…
Этого я не мог отрицать.
— Готовы ли вы, мой дорогой друг, предоставить образчик этой диковины, дабы позволить мне объединить свой род с родом Висконти?
До того дня я говорил о своей находке только двоим: даме Пернелле и герцогу Беррийскому. Сам точно не знаю, почему я так поступил, однако внутренний голос подсказывал мне, что, насколько возможно, открытие мое следует держать в тайне. Даже мысль о том, чтобы расширить круг посвященных, пришлась мне не по душе, к тому же мне претило предательство герцога, обещавшего хранить молчание. И все же сейчас ко мне обращался король Франции, величайший монарх всего христианского мира. Был ли у меня выбор?
