переглянулись. Наконец Мьолльн пожал плечами и махнул рукой, словно хотел сказать: «После разберемся…»
— Ох уж эти мне волшебники, — шепнул он и захромал дальше.
Алеа, не отстававшая от Фелима ни на шаг, все-таки решилась задать мучивший ее вопрос:
— Вы почувствовали мою силу? — тихонько произнесла она.
— Ничего я не почувствовал, мне просто показалось! — отрезал, не глядя на нее, Фелим.
— А вот и почувствовали! Это был мой сайман. Я пыталась повторить то, что делали вы, хотела послать вперед мою силу.
Фелим повернул к ней голову и недоверчиво вздернул бровь:
— Откуда ты знаешь, что я делал?
— Я вижу. Вижу силу вокруг вас, когда вы пускаете ее в ход…
— Ты играешь с вещами, которыми не умеешь управлять!
Алеа вздохнула:
— Вы худший учитель в мире, Фелим!
— Ты — не моя ученица! Забудь…
— Но вы же говорили…
— Вот именно, что
Алеа молча последовала за друидом. Она никак не могла понять его. Временами ей казалось, что Фелим вот-вот ей поможет, но мгновение спустя друид отталкивал ее — словно испугавшись, а ей так хотелось, чтобы он попытался ее понять. Она сама куда больше Фелима боялась этой своей неизведанной силы.
В конце коридора, наверху, замаячил выход: бледный свет луны проникал в подземелье, и путники ускорили шаг, стремясь поскорее вдохнуть свежего воздуха.
Выбежав наружу, они оказались на поляне, как две капли воды схожей с той, откуда началось их опасное путешествие. Когда глаза привыкли к лунному свету, они обнаружили, что их окружили сильваны, и в изумлении переглянулись.
— Я… Я надеюсь, что мы их не потревожили, — пробормотал Мьолльн.
Сильваны замерли в неподвижности, слившись с деревьями. Их было много, очень много, великое множество…
— Фейт, это и правда Борселийский лес?
— Никаких сомнений, — кивнула бардесса, радостно улыбаясь сильванам.
Алеа вышла вперед и воскликнула:
— Мы пришли к Оберону!
Один из сильванов приблизился, чтобы поговорить с девочкой, другие замерли за его спиной.
— Вы нашли проход. Гм-хмм. Странно.
— Один из ваших указал нам путь, — объяснила Алеа.
— И вы отыскали выход. Гм-хмм. Вы смелы и отважны.
В это мгновение среди деревьев появился еще один сильван, и собратья расступились, давая ему дорогу. Алеа сразу узнала Оберона. Все сильваны отличались красотой и изяществом, но этот был прекрасен. Величественной походкой Оберон направился к девочке и ее спутникам и обратился к ним на своем языке:
—
Он остановился перед Алеей и приветствовал ее грациозным поклоном. Все остальные немедленно опустились на одно колено, шепотом повторяя какое-то слово: Алеа поняла — это знак уважения — и почувствовала, что краснеет. Она не привыкла быть в центре внимания.
— Мы ждали вас, Кайлиана.
Фейт, положив руку на плечо девочки, шепнула ей наухо:
— Так они называют… своего Самильданаха.
— Но что это значит?
— Не знаю, лучше спросить у сильванов, — тихо ответила бардесса.
Алеа со всем возможным почтением обратилась к лесному повелителю:
— Приветствую тебя, Оберон. Это мои друзья.
Сильван улыбнулся:
— Вы, должно быть, сильно проголодались, сейчас мы вас покормим.
Оберон повернулся к своим подданным и взмахнул руками. Сильваны тотчас поднялись, и пятеро друзей стали свидетелями изумительного зрелища. Вся поляна пришла в движение: лианы, деревья и листья шуршали, двигались, переплетались, и очень скоро в глубине леса возник сад, а в саду ниоткуда появились длинный пиршественный стол, скамьи и колонны, держащие зеленый навес… Казалось, что ветви и лианы исполняют немыслимый по изяществу медленный, текучий танец, создавая на глазах у изумленных друзей живой дворец.
— Великая Мойра! — воскликнул Мьолльн, не веря своим глазам. На поляне появились новые сильваны. Они начали расставлять на столе чаши с фруктами и ягодами и за десять минут приготовили пир.
— Вы можете утолить голод и жажду, — произнес Оберон, приглашая путников к столу.
Друзья расселись среди сильванов: большинство из них не говорили по-гаэльски, но сотрапезники успешно объяснялись жестами.
Оберон знаком пригласил Алею занять место рядом с ним.
— Сколько же сильванов в этом лесу? — спросила завороженная увиденным девочка.
— Мы — одно.
Ответ Оберона удивил Алею, но она не осмелилась расспрашивать дальше. У сильванов были свой язык и собственная манера изъясняться, такими их и следовало принимать. Алеа взглянула на друзей, сидевших с четырех сторон огромного стола. Все они ужинали с явным удовольствием.
Среди сильванов они чувствовали себя в безопасности, им было хорошо и уютно после пережитого под землей ужаса и треволнений последних дней.
Мьолльн без устали пихал в себя еду, чем явно веселил сильванов, — те с удовольствием подносили гному все новые и новые кушанья. Фейт радушные хозяева почти сразу попросили спеть им, и она охотно исполнила для сильванов свои лучшие песни.
Фелим и Галиад не расстались и за столом, но всячески выказывали сильванам дружеские чувства: они рассказали, какое приключение пережила их маленькая компания и почему оказалась в этом лесу. Фелим то и дело переходил на сильванский язык, между ним и насельниками Борселии чувствовалась особая связь.
Сильваны все лучше говорили по-гаэльски, они словно учились чужому языку прямо по ходу разговора.
Алеа за весь вечер не произнесла ни слова, но внимательно слушала все разговоры. Сильваны то и дело нежно улыбались девочке, уважая ее молчание. Она начинала понимать смысл слов Оберона: «Мы — одно». Сильваны совершенно очевидно делились друг с другом мыслями и знаниями, потому-то они так быстро заговорили по-гаэльски. Каждый сообщал каждому выученное слово и фразу, и дело шло в пятьдесят раз быстрее. «Везет им», — подумала Алеа.
Ближе к ночи разговоры стихли, и в лесной тишине звучала только музыка Фейт.
Наконец Оберон обратился к Алее:
— Мы можем показать тебе то, что ты ищешь.
— А вы знаете, что я ищу?
— Мы увидели это в твоем сне.
— Но я сама ни в чем не уверена!
— Ты ищешь то, что вы — люди — называете Деревом Жизни. Мы позвали тебя, потому что так нужно. Но ты должна дать нам что-нибудь взамен, девочка.
Сидевшая на другом конце стола Фейт прервала пение. Взгляды всех присутствующих обратились на Оберона и Алею.
