предосторожности, никогда еще королева не боялась так сплетен и грязных стишков.
Людовик XVI был подавлен. Де Бриен уже не способен управлять ситуацией, и это еще больше угнетало короля и королеву. «Королю говорили: „В каждом уголке вашего королевства полыхает огонь“. Так оно и было на самом деле. Де Бриену понадобилось много времени и усилий, чтобы убедить короля в том, что это лишь происки врагов монархии и только страх короля может помочь им», — отмечал тогда Бомбель. Измученный и истерзанный первый министр 5 июля объявляет о созыве штатов, не уточняя даты созыва. «Внутреннее положение становится все более и более критическим, — писал Мерси императору. — Королева беспокоится о судьбе королевства гораздо больше, чем предполагает народ, который по-прежнему считает ее виновной во всех бедах. Она становится от этого еще более неуверенной в себе, и, мне кажется, я с большим трудом могу как-то повлиять на нее».
Несмотря на все волнения и проблемы во внутренней политике, Мария-Антуанетта 15 июля переехала в Трианон. Она собиралась пробыть там месяц в своем обычном кругу. Теперь уже не устраивали ни балов, ни спектаклей. Лишь иногда довольствовались танцами на террасе и играми в мяч. Король ездил на охоту в Рамбуйе. Он обычно проводил там дневное время, но всегда возвращался к семейному ужину. 24 июля королева пригласила Тетушек на обед. В их честь, несмотря на экономию, количество блюд было удвоено. В общей сложности, было четыре вида супа, два — мясных закусок, шестнадцать — легкой закуски, четыре — горячих и шестнадцать — десертов! Полный список всех блюд займет слишком много места, правда, скучно не будет. Подобное меню стало бы серьезным потрясением для современных гурманов: обилие паштетов, котлет, баранье жаркое, индейка под соусом из зелени и чеснока, поросенок в молоке, телячьи отбивные, ветчина по-вестфальски, фаршированные яйца, залитые сметаной, и многое-многое другое…
Финансовое положение ухудшалось. В начале августа казна была совершенно пуста. На бирже с каждым днем усиливалось волнение. Чтобы восстановить потерянное доверие, де Бриен объявил о созыве Генеральных штатов 1 мая 1789 года, однако это никак не повлияло на экономическое положение и кассы по-прежнему оставались пустыми. 16 августа, находясь в экстремальной ситуации, первый министр предложил прибегнуть к срочному займу. Началась настоящая паника. Владельцы ценных бумаг кинулись к банкам и кассам, требуя немедленных выплат. Спекулянты предсказывали инфляцию. Де Бриена обливали грязью, так же как и королеву. Их обвиняли во всех смертных грехах. Людовик XVI, чувствовалось, был неспособен принять хоть какое-то решение. Ситуация обострялась. Мадам де Полиньяк, которая всегда защищала Калона, не лишала себя удовольствия покритиковать де Бриена. В начале августа она довольно решительно настаивала на его отставке, однако Мария-Антуанетта уже не злилась на подругу за ее ненависть к первому министру. Она и сама начинала думать о смене министра в надежде изменить ситуацию. Она приходила к выводу, что одним из выходов может стать возвращение Некера, человека, единственного способного спасти ситуацию, человека которому доверяли массы. Де Бриен все это понимал, он не сомневался в том, что Некера возвращают лишь из-за тяжелого экономического кризиса. Осталось только убедить короля и Некера, что было не так уж просто. Королева поняла впервые, что может рассчитывать лишь на помощь немногих верных ей людей. Бретель был отправлен в отставку еще в июле, и поэтому Мерси казался ей единственным кто смог бы достойно провести переговоры с Некером, несмотря на то, что речь шла о сугубо внутренних делах королевства. По крайней мере, она могла быть уверенной в полной тайне этого рискованного шага. 19 августа она вызвала к себе дипломата. «Я нашел ее совершенно подавленной и растерянной, — говорил он. […] Она хотела, чтобы я помог ей в этом сложном деле, и сказала, что видя неуверенность и постоянные провалы первого министра, пришла к выводу, что для спасения страны необходимо вернуть Некера». Удивленный подобным поручением, Мерси тут же направился к де Бриену, который дал свое согласие, а затем закрылся с королем в кабинете, чтобы подготовить его к принятию этой меры ради общественного спасения. Мария-Антуанетта жила в состоянии постоянной тревоги и страха. Тем же вечером она написала Мерси, стараясь поделиться с ним своими переживаниями: «Я очень боюсь, что Некер не согласится и архиепископ останется у власти. Общественное недовольство настолько велико, что это может испугать его, и он прав, это становится слишком опасным. Но что же делать? Мы не можем принести в жертву человека, который отдал нам все свои силы, может быть, даже жизнь, потому что, боюсь, все это может убить его. […] Меня страшит, что архиепископ будет вынужден уехать навсегда, и тогда кто займет его место и возьмет на себя весь тяжкий груз власти? Это может сделать только Некер. Только он может удержать бразды правления. Человек, который стоит надо мной, не в состоянии этого сделать, а я, что бы там ни говорили, всегда лишь вторая и, несмотря на доверие первого министра, понимаю свое положение и осознаю, что очень часто он просто давал мне „поиграть во власть“. Какая откровенность! Какое признание!».
Де Бриен с облегчением вздохнул, узнав о переговорах Мерси, и попросил последнего «уговорить Некера согласиться». Ему еще не удалось победить упрямства короля, которое оставалось по-прежнему очень сильным. На следующий день Мерси провел у Некера три часа. По просьбе королевы, посол вселял в него уверенность, что все надежды возлагались на него, и только на него. Некер же сильно сомневался в происходящем, поэтому вел себя довольно сдержанно. Он отказался войти в министерство, которым управлял архиепископ. Прежде чем дать окончательный ответ, Некер попросил два дня на размышление.
Мария-Антуанетта не могла поверить: ее план сработал. В первый раз она приняла важное политическое решение, и в первый раз она действовала вместо короля. В эти тяжелые времена Людовик XVI словно отстранился от правления страной. Сам того не осознавая, он возложил всю власть на королеву, которая была совершенно не готова нести этот груз. С отъездом де Бриена у Марии-Антуанетты было впечатление, что она потеряла единственную опору. Королева стала жертвой одиночества, которое усиливалось ее нежеланием управлять королевством. Ее одолевали тяжелые предчувствия, вечером 25 августа она написала Мерси: «Архиепископ уехал. Я не могу передать вам, каким тяжелым был для меня этот день. Понимаю, что это вынужденный шаг, но боюсь, что он повлечет за собой несчастья, которые будут связаны с парламентом и Генеральными штатами. Я только что написала Некеру и пригласила его завтра к десяти часам для переговоров. Больше нет сомнений; если завтра он согласится на эту должность, это будет самое лучшее. Это так важно. Я дрожу от мысли, что я сама пригласила его вернуться. Моя судьба будет несчастной, я знаю; и если он не сможет улучшить ситуации и повлиять на короля, если он не возьмет на себя всю силу и полноту власти, меня будут ненавидеть еще больше. Я боюсь, что нам придется назначить его премьер-министром. Самое главное, чтобы Некер это осознавал». 26 августа Некер получил аудиенцию у короля, которая прошла в присутствии королевы. Впервые Людовик XVI попросил свою жену присутствовать при официальной беседе с министром. Приглашенный на должность управляющего финансами, Некер был на второй день назначен государственным министром. Это позволяло ему присутствовать на всех советах.
Людовик XVI не назначил первого министра, все его функции выполнял Некер. Его задача оказалась гораздо более сложной, чем он мог себе предположить. Ему нужно было не только урегулировать финансовые трудности, но и подготовить страну к созыву Генеральных штатов. «Найдя слишком поздно человека, единственного, который мог вернуть страну к нормальной жизни, он наделил его столь трудными обязанностями, что те просто пугали его», — писал Мерси.
Кризис приобретал такие масштабы, о которых монархи и не подозревали. Финансовые проблемы отходили на второй план. И настоящие дебаты разворачивались насчет политического режима. Этим была охвачена вся страна. В трактирах, клубах, салонах только и говорили, что о новой конституции, которая должна была разрушить деспотизм и устранить все привилегии. Если до этого момента патриоты и парламентарии были едины в своем желании созвать Генеральные штаты, то теперь они спорили о роли и задачах этого собрания. Парижский парламент, а также большая часть знати настаивали на том, чтобы штаты были созваны по образцу собрания 1614 года. Это означало, что количество депутатов третьего сословия будет весьма скромным, однако они соглашались с правом третьего сословия на голосование. Либеральная знать и буржуазия мечтали об ассамблее, способной произвести реформы, которые сделают Францию демократической страной, страной, о которой философы мечтали еще в прошлом веке. Желая примирить патриотов и знать, Некер убеждал короля в необходимости создания новой ассамблеи для решения этой важной проблемы.
Король выжидал, по-прежнему надеясь на поддержку духовенства и знати, которые тем не менее хотели ограничить власть монархии. Он не испытывал никакой нежности по отношению к третьему сословию, и тем более их требованиям на права, которые становились все более настойчивыми. Как обычно,
