Король и королева ожидали последствий этого ужасного события. Мария-Антуанетта была поражена смертью брата, у нее начались нервные приступы. Принцесса Ламбаль всю ночь провела у ее кровати. На следующий день король, его дети и весь двор приняли траур, который, по обычаю, должен был длиться два месяца. Как только королева пришла в себя и обрела спокойствие, она отправила посланника с депешей к своему племяннику, новому императору Франциску II. Опасаясь доверять компрометирующее послание своему секретному агенту, она просто вручила ему бумагу, на которой было написано: «Доверяйте, дорогой мой племянник, этому человеку». Король добавил: «Я думаю так же, как ваша тетушка». Агенту было поручено описать молодому монарху «ужасное положение», в котором находились король и королева Франции. Война, должен был добавить он, безусловно, будет объявлена жирондистами, которые скорей всего начнут ее, атаковав со стороны Тревы или Кобленца. Посланник просил помощи от имени французских монархов.
Смерть брата только усилила надежды королевы. Двадцатичетырехлетний император, «военный по своей натуре», поддерживал контрреволюцию. В течение последних месяцев он подвергался резкой критике со стороны отца, которого считал слишком пассивным по отношению к революции. С момента своего вступления на престол, он принял воинственный тон но отношению к Франции, желая, чтобы она взяла на себя инициативу враждебности, «чтобы представить себя в роли правого, а также оправдать свои претензии и сохранить легитимность». Послание королевы было воспринято им с одобрением. И теперь Франциск II и его министры лишь искали предлог для объявления войны. Им его без труда удалось найти.
Атака французских войск, предпринятая 28 апреля в Бельгии, обернулась поражением. Половина офицеров эмигрировали уже давно, и войско не хотело подчиняться аристократам, которых обвиняли в сотрудничестве с врагом. Генерал Дилон, обвиненный в предательстве, был казнен солдатами без суда и следствия. 18 мая генералы собрались в Валансвене и попросили короля установить мир в самый короткий срок. Лафайет говорил, что был готов пойти вместе со своими войсками на Париж, чтобы уничтожить якобинцев и демократов. Робеспьер выступал с яростными речами против Жиронды, которую считал ответственной за конфликт.
Вдохновленные поражением французов, не испытывая никакого желания к ведению переговоров, Австрия и Пруссия не хотели торопить события. Тем не менее 12 мая король Пруссии решился на взятие Парижа, герцог Бруневик был выбран генералиссимусом австро-прусской армии. Через графа Карамана, который представлял Бретеля в Берлине, Людовик XVI узнал о точном местонахождении прусских войск. «Глава прусской армии прибыл 9 июля. Все будет готово к 4 августа, — писал Ферзен королеве. — Герцог Брансвик будет продвигаться вместе с 30 тысячами отборных солдат прямо на Париж. Императрица посылает ^тысяч солдат, из которых 3 тысячи кавалеристы. Они высадятся в Висмаре и пройдут через Германию». Он добавлял, что граф Караман теперь уже уверен в том, что король Пруссии откажется от переговоров. «Старайтесь продолжать войну и, главное, не покидайте Париж», — сообщал он ей. За этим письмом последовало другое письмо королевы, датированное 5 июня, в котором она писала Ферзену о проблемах в армии под командованием Люкнера. «В войсках всего не хватает, в них царит полный беспорядок», — уточняла она. В Тюильри наступили тревожные дни. Не зная ничего о действиях короля и королевы, прошел слух о том, что монархи изменили родине. Панический ужас перед возвращением старого режима пробудил в народе чувство патриотизма и увеличил ненависть и вражду между патриотами и контрреволюционерами. Народные массы начали водружаться.
Ни на минуту не сомневаясь в законности своих действий, Мария-Антуанетта уже отчаялась увидеть иностранные армии когда-либо в победном марше по Парижу. В ее письмах Ферзену по-прежнему слышны отчаянные призывы спасти ее от «еще более ужасной» катастрофы. Ненависть к королеве удвоилась, некоторые говорили о необходимости заточения ее в Аль-деГрас, другие говорили о смерти. С момента вступления на престол Франциска II появились новые памфлеты, озаглавленные: «Великое отчаяние Марии-Антуанетты по поводу смерти Леопольда и болезни принца, брата короля». Ей приписывали изречение: «Мое единственное желание увидеть, как эта столица умоется своей собственной кровью […]». Каждый день появлялись все новые и новые памфлеты, которые обвиняли королеву. Уже давно ее окрестили как «мать всех пороков», но теперь королева стала «чудищем в женском обличие», жаждущим французской крови. В Париже в театрах аплодировали пьесе, в которой поднимался лишь один вопрос — убийство короля.
20 июня толпа людей, вооруженная дубинами, палками, вышла из пригорода Сент-Антуана и Сен- Марсо и направилась в Собрание. Напуганные этой вооруженной толпой депутаты получили лишь несколько петиций. В зал манежа невозможно было пройти, манифестанты заполнили все сады Тюильри, вплоть до ограды дворца. Вскоре вдоль забора была выстроена национальная гвардия, началось настоящее противостояние. Однако очень скоро большинство гвардейцев перешло на сторону бунтовщиков, число которых постоянно росло.
Во дворце королева, дети и мадам Елизавета собрались в комнате Людовика XVI, который не терял спокойствия. Королева и дети плакали. К трем часам дня жандармы и гвардия не могли больше противостоять натиску толпы. Двери дворца открылись, и за несколько секунд дворец заполнился вооруженными людьми.
Крики бунтовщиков, звуки разбивающихся стекол и хлопающих дверей привели в ужас всю королевскую семью. Несмотря на их протесты, несколько верных им людей, которые по-прежнему находились возле короля, увели королеву и детей в покои дофина, тогда как Людовик остался в своих апартаментах, ожидая, когда ворвутся бунтовщики. Его сестра оставалась с ним. В то время, как Людовик остался лицом к лицу перед мятежниками, охраняемый лишь несколькими верными гренадерами, королева, ее дети, мадам де Турзель и мадам де Таран заперлись в комнате дофина. Они оставались там, дрожа от ужаса, в течение двух часов, несколько раз королева просила разрешения присоединиться к мужу. Вскоре услышали, как ломали двери. Бунтовщики приближались. Они уже захватили апартаменты королевы. Чтобы скрыться от обезумевших людей, Мария-Антуанетта вместе с детьми бросилась в покои короля. Со всех сторон доносились крики, все более и более угрожающие. Находясь под защитой нескольких гренадеров, которые не покинули ее, с сыном на руках, еле живая от страха, по по-прежнему гордая и высокомерная, Мария-Антуанетта стояла на пороге комнаты своего мужа, пг.^д дверью в зал Совета. Двери внезапно распахнулись, и перед ней оказалась обезумевшая толпа. Слышались призывы отрубить ей голову. Дофин рыдал, хотя не видел, что происходило в соседней комнате. Король продолжал спокойно и твердо утверждать, что он ничего не изменит. Лишь к десяти часам вечера дворец и сад были полностью освобождены от бунтовщиков. Королевская семья была спасена. Измученная королева опустилась в кресло. Теперь уже она подумывала о коалиции.
Измученная этими событиями, королева написала три письма Ферзену. Не осмеливаясь выразиться откровенно в первых двух, она использовала метафоры и аллегории, чтобы описать положение, в котором находилась королевская семья: «Ваш друг в ужасной опасности. Его болезнь прогрессирует с ужасающей скоростью. Врачи не могут ничего сделать. Даже самые опытные и знающие из них потеряли надежду. Мы также находимся в отчаянии. Сделайте со своей стороны что-нибудь и найдите людей, которые бы смогли нам помочь. Время не ждет». Через несколько дней она снова пишет ему зашифрованное письмо. «Я еще живу, но это настоящее чудо. День 20 июня был ужасен. Не только для меня, но и в большей степени для моего мужа. Он смог проявить твердость, однако опасность была слишком близкой в тот момент. Я надеюсь, что вы получите от нас эти новости. Прощайте. Сделайте что-нибудь для нас и не беспокойтесь». Несмотря на слежку и гонения, королева до сих пор получала письма Ферзена. Только он мог утешить и успокоить ее. Он сообщил ей последние новости о Брунсвике. Последний был готов к действиям: идти «прямо на Париж». Кроме того, Ферзен сообщил, что генералиссимус, прежде чем отправиться в поход, «издал манифест, от имени всех государств коалиции, которые признают Францию и Париж, в частности, виновными в нарушении европейского спокойствия». Убежденный в том, что внешняя угроза парализует действия революционера Ферзен видел в этом манифесте спасение королевской семьи. 26 июля он уточнил, что этот манифест содержит серьезные угрозы по отношению к революционерам. 28 июля он получил версию этого документа, известного в истории под названием «манифест Брунсвика», который на самом деле был задуман де Лимоном по идее Ферзена.
В то время как Ферзен активно действовал в Брюсселе, обитатели Тюильри после ужасов 20 июня вновь обрели надежду. Идея манифеста лишь подпитывала эту надежду. «Наше положение ужасно, —
