Передо мной смутно вырисовывается узкий мост под охраной немецкого часового. Именно тут мой брат собирался спрыгнуть с поезда, когда Шарль удержал его. Часовой насвистывает 'Лили Марлен'. Вот вам и ответ на один из мучивших меня вопросов; второй касается моего брата. Найти ответ на него можно только одним способом - пробраться под мостом, цепляясь за опоры. Я продвигаюсь вперед, повиснув в пустоте и каждую минуту со страхом ожидая, что часовой заметит меня в лунном свете.
Я шел так долго, что уже нет сил считать шаги и встречные шпалы на путях. А впереди все та же тишина и ни души кругом. Неужели только я один и остался в живых? Неужели мои товарищи погибли? 'У вас один шанс из пяти на спасение' - так сказал нам бывший рельсоукладчик. А мой братишка - господи, только не это! Лучше убей меня вместо него! Пусть он останется в живых, пусть я приведу его домой, как клялся маме в самых жутких ночных кошмарах. Я думал, что у меня уже не осталось слез, не осталось причин для слез, но, признаюсь тебе, в тот миг, оказавшись в полном одиночестве среди затихших безлюдных полей, я упал на колени между рельсами и зарыдал, как малый ребенок. К чему мне свобода, если со мной нет моего младшего брата?! Рельсы уходили вдаль, а Клода нигде не было.
Внезапно в кустах раздался шорох, я вздрогнул и обернулся.
– Эй, может, хватит скулить? Лучше помоги мне выбраться из этих чертовых колючек!
И тут я вижу Клода; он сидит, согнувшись в три погибели, в колючих зарослях под насыпью. Каким образом он в них угодил?
– Сначала вытащи меня отсюда, потом все объясню! - раздраженно отвечает брат.
И пока я высвобождаю его из цепкой хватки кустов, поодаль возникает силуэт Шарля, который, пошатываясь, идет в нашу сторону.
Поезд исчез - исчез навсегда. Шарль даже всплакнул от радости, сжимая нас в объятиях. Клод с грехом пополам вытаскивал впившиеся в кожу колючки. Самюэль держался за затылок - при падении на шпалы он сильно расшиб голову. Мы все еще не знали, где находимся, во Франции или уже в Германии.
Но тут Шарль напомнил, что мы стоим на виду и надо быстрее уходить отсюда. Мы добрались до небольшого леска, неся на руках вконец обессилевшего Самюэля, и там, за деревьями, стали ждать наступления дня.
38
Уже рассветает. За ночь Самюэль потерял много крови.
Я слышу его стоны; ребята еще спят. Самюэль завет меня, я подхожу. Он бледен как смерть.
– Глупо все вышло, ведь уже почти удалось! - шепчет он.
– О чем ты говоришь?
– Не придуривайся, Жанно, я скоро отдам концы; у меня уже ноги онемели, и мне так холодно.
Губы у него посинели, он дрожит; я обнимаю его и прижимаю к себе, чтобы хоть как-то согреть.
– А все-таки здорово, что мы сбежали, правда?
– Правда, Самюэль, правда, это здорово.
– Чувствуешь, какой воздух чистый?
– Помолчи, старина, тебе надо беречь силы.
– Для чего они мне? Ведь это вопрос нескольких часов, Жанно. Слушай, ты обязательно должен когда-нибудь рассказать людям нашу историю. Нельзя, чтобы она исчезла, как исчезну я…
– Молчи, Самюэль, не говори глупостей; и потом, я не умею рассказывать истории.
– Это не страшно, Жанно; если ты не сумеешь, может, твои дети сделают это вместо тебя, ты только попроси их, ладно? Поклянись, что попросишь.
– Да откуда у меня дети?
– Сам увидишь, - шепчет Самюэль, уже в полубреду. - Пройдет время, и у тебя родятся дети, один, двое или больше… мне уже некогда считать. И ты обязательно передашь им мою просьбу, ты скажешь, что для меня это очень важно. Что они должны сдержать обещание, данное некогда их отцом. Потому что наше военное прошлое перестанет существовать, ты сам увидишь. Вот и попроси их рассказать о нем, рассказать нашу историю в будущем свободном мире. Рассказать, как мы боролись ради них. Ты объяснишь им, что на земле нет ничего важнее этой чертовой свободы, способной подчиниться тому, кто за нее больше отдаст. И еще ты скажешь им, что этой шлюхе свободе нравится любовь настоящих мужчин, что она никогда не уступит тем, кто хочет ее запереть в четырех стенах, и дарует победу лишь тому, кто ее чтит, а не стремится уложить к себе в постель. Передай им это от меня, Жанно, и вели рассказать нашу историю, пусть говорят о ней своими словами, словами своего времени. Потому что в моих словах звучит акцент моей страны, они окрашены моей кровью, которая сейчас наполняет мне рот и капает на руки.
– Перестань, Самюэль, ты только зря тратишь силы.
– Обещай мне, Жанно, еще одно: обещай, что когда-нибудь ты полюбишь. Ах, как мне самому хотелось полюбить, как я мечтал об этом! Обещай, что когда ты возьмешь на руки своего ребенка, то в первом же твоем взгляде, взгляде отца, давшего жизнь своему сыну, будет светиться искорка свободы, моей свободы. Если ты это сделаешь, значит, от меня хоть что-то останется на этой проклятой земле.
Я обещал, и на рассвете Самюэль умер. Он вдруг громко захрипел, изо рта у него брызнула кровь, а потом я увидел, как он до скрипа стиснул зубы, - видимо, боль была невыносимой. Рана на затылке стала синевато-багровой. Такой она и осталась. Мне кажется, что этот багрянец, укрытый землей в поле на Верхней Марне, никогда не поблекнет, что над ним не властны ни время, ни людское безумие.
В середине дня мы заметили вдали крестьянина, который брел по своему полю. Голодные, израненные, мы не могли долго продержаться в таком состоянии. Посовещавшись, мы решили, что я подойду к нему. Если это немец, я подниму руки, и мои товарищи останутся в лесу незамеченными.
Шагая в его сторону, я раздумывал, кому из нас будет страшнее, ему или мне. Я выглядел призраком в страшных лохмотьях, а он… я пока даже не знал, на каком языке он со мной заговорит.
– Я бежал из поезда с депортированными, мне нужна помощь! - крикнул я, протянув ему руку.
– Вы здесь один? - спросил он по-французски.
– Так вы француз?
– Конечно, француз, черт возьми, кто же еще! Ладно, пошли со мной, я отведу вас к себе на ферму, - испуганно сказал крестьянин, - ну и вид у вас!…
Я помахал ребятам, и они тотчас подбежали.
Это случилось 26 августа 1944 года. Мы были спасены.
39
Марк пришел в себя только через три дня после нашего побега, когда поезд под командованием Шустерауже подходил к пункту назначения - лагерю смерти Дахау, куда он прибыл 28 августа 1944 года.
Из семисот человек, выживших в этом жутком путешествии, в лагере избежали смерти считанные единицы.
Войска союзников уже контролировали почти всю страну. Мы с Клодом завладели автомобилем, брошенным немцами, пробрались на нем через линию фронта и поехали в Монтелимар, за телами Жака и Франсуа, чтобы доставить их родным.
Прошло еще десять месяцев, и в одно весеннее утро 1945 года Осна, Дамира, Марианна и Софи увидели из-за колючей проволоки Равенсбрюка американских солдат - это прибыли войска освободителей. А незадолго до этого в Дахау вышел на свободу Марк, ему все-таки удалось выжить.
Мы с Клодом так никогда больше и не увидели наших родителей.
Мы сбежали из поезда призраков 25 августа 1944 года, в тот самый день, когда был освобожден Париж.
Все последующие дни фермер и его семья выхаживали нас. Мне помнится тот вечер, когда они готовили нам омлет. Шарль безмолвно взглянул на нас, и у всех ребят в памяти всплыли лица наших товарищей, сидевших за столом на маленьком вокзальчике Лубера.
