полагается, последним покидает корабль, на последней шлюпке, которую два дня безжалостно треплет ураган. Капитан едва жив. Когда ветер утихает, наступает штиль, и несколько дней неумолимо жжет капитана ослепительное южное солнце. Он целыми днями лежит на дне шлюпки, уставясь в синее, без единого облачка небо, ночами восхищаясь бесчисленными мириадами ярких звезд. Иногда над ним пролетают птицы, но он не знает, что это за птицы и куда летят. У него есть маленький бочонок с пресной водой и сухари. На пятый день показывается земля. Волны медленно, но уверенно несут к ней шлюпку с усталым капитаном. Уже отчетливо видны высокие прибрежные скалы, и стаи птиц шумным гомоном приветствуют капитана. Но где же пристать? Кругом скалы, острые камни, смерть грозит капитану, а как хочется жить… Тут он видит в ровной стене отвесных скал темное отверстие, словно вход в туннель. Работая изо всех сил веслами, капитан направляет туда шлюпку и въезжает в окруженную со всех сторон высокими крутыми скалами маленькую бухту. Вода в этой бухте черная, спокойная, будто в колодце. Это даже не бухта, а скорее пещера, каменные стены которой обросли столетним мхом. Здесь капитан замечает еще одно отверстие, а рядом с ним большое железное кольцо, вделанное в стену. С удивлением видит он еще много таких колец, и ему становится ясно… Это и есть гавань пиратов. Значит, он на острове Абрука. …Опять кто-то зовет. Это мама.
Как хорошо в старой яхте в камышах. Здесь еще порядком воды, но яхта стоит на небольшом бугорке уже совсем сухая. Я снова переселился сюда, перенес свои книги, и тетради, и кошкин череп, и оружие. Дома, на чердаке, никогда ничем по-настоящему не займешься, потому что это мое логово всем известно. Только начнешь читать – мама зовет, а там еще Велло залезет. А я не люблю, когда в мое логово ходят посторонние, особенно Велло. Он все высмеивает: и револьверы ненастоящие – чепуха, и кошкин череп – ерунда, а ятаган, по его мнению, вовсе бесполезный предмет, которым даже капусты не нарубишь. Он говорит, что надо захватить какую-нибудь моторку, перейти в ней Рижский залив и высадиться где-нибудь в Курляндии. Потом перебраться в Литву, а оттуда – в Польшу, и дальше – в Германию. Можно, наконец, и до самой Африки добраться. Он говорит, что, если я не хочу, он один пойдет. Потом мне завидно станет, но будет поздно. Тебе, говорит он, кошкин череп жалко бросить и все такое. Но кошкин череп тут ни при чем, мне маму жалко. Отца теперь нет, а от Лейно никакого толку. Маме тяжело – и в очередях надо стоять, и вязать, и за Кадри смотреть. А тут еще дрова заготовлять на зиму. Мало еще что. И все же было бы здорово смотаться в Африку. Там всегда тепло, зверье всякое, можно жить и в джунглях, как Тарзан. Если бы не Кадри… И для чего она родилась!
Ну вот… Опять я дома. Еще хорошо, что не на дне морском. Подвел мотор. Это была лодка Жоржа Вебера, всегда стоявшая на самом конце старой пристани. Мы с Велло забрались в нее, перерубили трос, и ветер тут же погнал нас в море. Нам это и надо было. Из дому я захватил хлеба, стащил у мамы кусок сала и еще печеной картошки. У Велло тоже был мешок с едой. Прихватил я и будильник: нам нужно было знать время, потому что к утру мы должны были быть где-то у берегов Латвии. Велло начал возиться с мотором, но он, сколько мы ни бились, не заводился. Бензин был, и вроде всё было в порядке, но мотор лишь иногда слабо чихал. Наверно, старый Жорж какую-нибудь деталь на ночь отвинчивал. Ветер нас все гнал да гнал, и неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы мы не наткнулись на островок Лаямадала. С одной стороны, он совсем близко был от берега. И глубина там небольшая. Оставили лодку, наши мешки и вплавь пустились к берегу.
Решили переночевать здесь, хотя было холодно и хотелось есть. Пошли в мое логово в камышах, где хранилась половина одеяла и, завернувшись в это тряпье, заснули. Утром мы рассчитывали добраться до полуострова Сырве и там похитить другую лодку. Но это было далеко, к тому же мы очень устали. Однако утром мы проспали. Днем никуда носа не показывали, боялись, что нас разыскивают, а к вечеру приуныли – умирали от голода. Велло решил пойти к одному другу, который живет где-то недалеко от парка. Он строго приказал мне сидеть в логове и ждать его возвращения. Прошло много времени, и я не вытерпел. Когда совсем стемнело, я пошел навстречу ему. Едва я успел войти в парк, как наткнулся на маму. Я бросился наутек, мама бежала за мной следом и кричала:
– Вернись! Остановись!
Она плакала, а я изо всех сил продолжал бежать. Потом она как-то страшно крикнула, и я остановился. А у нее ведь больные ноги… Я подошел к ней и тоже заплакал. Домой шли вместе. Она дрожала и все время молча гладила мою голову. Три дня она не разрешала выходить мне из дому, теперь разрешила. А старому Веберу рыбаки на буксире пригнали его лодку. Никто так и не узнал, как она очутилась на Лаямадале. С Велло мы еще не повидались, но Лейно сказал, что он тоже пришел домой.
«Маленькое отверстие оказалось дверью в узкую пещеру. Капитан ощупью двигается вперед. Он вооружен до зубов и не боится никого. В пещере сыро и холодно, узкий ход сначала все поднимается, затем спускается вниз, он все тянется и тянется, капитану кажется порой, что конца ему нет. Но вот впереди показывается слабый свет, и тут же стена из-под рук его исчезает. Он оказывается в другой пещере, освещенной светом, поступающим через квадратную дыру где-то высоко под сводом пещеры. Эта пещера не пустая, в ней тысячи гадюк, которые, извиваясь, шипя, расползаются по всем углам, исчезая в темноте. Сжимая сильнее рукоятку пистолета, капитан стремительно идет вперед, но скоро опять становится темно, и пещера снова тянется узким, темным коридором, в котором можно продвигаться лишь ощупью. Шагов не слышно – под ногами толстый слой вековой пыли. Долго он так идет или недолго – неизвестно. Наконец снова показывается слабый свет, он с каждым его шагом возрастает. Постепенно пещера становится шире. Вдруг капитан ударяется обо что-то ногой, и что-то мягко катится перед ним. Он нагибается и видит в слабом свете настоящий человеческий череп. Сделав еще несколько шагов, он чувствует, как что-то хватает его за ноги, цепляется за руки, за голову. Придя в себя от испуга, видит, что это корни деревьев и лианы, свисавшие со стен. Узкий тоннель, по которому шел капитан, закончился здесь большой круглой пещерой. Снаружи в нее через громадное, словно раскрытый рот лягушки, отверстие, вползла всякая растительность – кусты и, словно гадюки, извивающиеся по полу корни больших деревьев, растущих тут же у входа. Капитан смотрит по углам и вдруг видит большой сундук, покрытый пылью, сухими ветками. Очистив сундук от веток, он пытается подвинуть его поближе к свету, но не может – сундук из железа. И открыть его не удается, замок прочный. Возможно, это и есть сокровища пиратов?»
Нет на Абруке пиратов – просто там живут рыбаки. И обезьян нет и пальм. Никаких хищных птиц тоже нет. Я знал, что это просто маленький остров, где живут обыкновенные рыбаки, но было так интересно думать, что это прибежище пиратов, и я так к этому привык, что мне казалось, будто это так и есть. А вот доктор говорит, что это фантазия. Он говорит, что xopoшo, когда у человека есть фантазия, но плохо, если ее чересчур много. Он сказал, что у меня – чересчур. Но это ладно. Вот Свен и Вальдур… Ух! Предатели. Трусы ничтожные. Всегда так: храбрые индейцы до тех пор, пока не дойдет до дела.
Это была плоскодонка Андреса Мальгарда, отца Вииве. А Вииве – это само собой понятно – девчонка. Когда я еще совсем ничего не соображал, мы иногда с ней играли. Потом больше дрались. Паршивая девчонка. Ее отец – старый капитан Мальгард – не рыбак, но корчит из себя морского волка, ни с кем из рыбаков и знаться не хочет. Живут эти Мальгарды в большом красивом доме. У них есть две большие яхты и ещё моторки. Мы-то стащили захудалую лодчонку, да к тому же она оказалась дырявой. Стащить лодку я поручил им – Свену и Вальдуру, команде. Они пригнали плоскодонку в камыши у Каменной Дороги. Стянули и весла. Я забрал все оружие – ятаган и два пистолета, на всякий случай веревку и большую банку из-под килек. Вальдур принес компас, Свен – бинокль. Это мы приготовили еще с вечера, договорились отплыть утром.
Пришел я утром на место – их нет. Ждал, пока не посинел от холода. Как назло, такой поднялся ветер – жуть. Волны вздыбились и шипели. Небо затянуло большими черными тучами. Наконец гаврики появились. Но Вальдур, опасливо косясь на меня, тут же заявил, что у него мама заболела и ему велено идти в аптеку,
