остроумно даже, но тухлый у них получался юмор. Наслышан был и о Блюксе, диссертацию написал, между делом, о многоточиях, но не защитил.
И вот как-то раз подошел, как всегда, в добром здравии, к одному скукореченскому строению — поглядеть, что да как.
Никого. Пусто.
Телефон-автомат у подъезда сам с собой разговаривает: 'Ждите… Ждите ответа…'
Зашел в подъезд — никого. Кнопка лифта сигналит. Движения нет. Сверху голос доносится, человеческий, но не очень. Нечленопроизносимые, точнее говоря, звуки:
— Трах-тарарах-тах-тах — ать!.. Тум-бурум-разбул-дых-тудых-ать!..
Это был наш знакомец Блюкс, уже достигший паспортной зрелости. Застрял между этажами.
— Дежурный волшебник слушает. Где вы, уважаемый? На каком этаже?
— Тарабах-бах-ать-ать!
— Парле ву по фене?
— Раскудах-тах-тах-фьють…
— Вас понял, диспетчерская не отвечает, пошел на сближение.
— Тиу-тиу-карамба-кобель женского рода!
— Я уже на седьмом, терпение, новости зоологии обсудим потом.
— Ать-ать-ать-трабабумба-карасия-котовасия…
— Дежурный реаниматор сочувствует. Выдвигаю условие: я вас освобождаю, а вы мне даете честное пионерское поднять на должный уровень свое ораторское искусство.
— А кули-вули-макули?!
— Секунду, я еще не закончил мысль. Ваше творческое самовыражение отягощает серьезная болезнь языка. Берусь за лечение. Сейчас я войду в кабину, произведу гипноз, а вы мне должны содействовать перемещением языка из поперечного положения в продольное. Договорились?
— Бех, гу, бебех.
— Внимание. Здравствуйте.
— Ы… У… Зд-дорово, друг. Выручил. А я тебя, это… Знаю. Ты это… Подвешен на язык, ну. Вот мне бы так, трах…
— Без многоточий.
— Ы…
— Аккуратнее. Как зовут?
— Бл…
— Ошибка. Обманывали вас, юноша с раннего возраста. Оттого и язык скривился.
— А кто я?
— Это еще узнать надо. Теперь полный вперед. На свободу. Наверх.
— Мне же вниз.
— Вниз дальше некуда.
Набрала скорость кабина, с разгона пробила крышу скукореченского строения, благо, дырявую — и…
Высоко в небе летят двое. Все видно им — целый мир с его тайнами — и они смеются. Кто не видит — подними глаза. Кто не верит, тому сказка не впрок. А в жизни и не такое случается.
Как можно дальше
'Как бы вы сформулировали свое пожелание относительно ЕЕ личной жизни?' — спросил я как-то несчастливую маму одной дочки.
— Чтобы счастливей, чем я.
— А что для этого делаете?
— Учу быть осторожной. Шестнадцатилетняя дочка, хорошенькая, уже три года страдала невротическими спазмами кишечника, возникавшими всякий раз, стоило ей оказаться вблизи представителей противоположного пола. На дискотеке, в кино, повсюду…
В назидательных схемах — все по расписанию, все как надо. В жизни — как есть.
Многие современные дети до 14–15 лет приобретают ту или иную ступень эротического опыта, от поцелуев и далее. Некоторые мальчики и еще больше девочек к 16 годам не имеют невинности.
Вовсе не предрешено, что наш ребенок окажется в числе подтвердителей тенденции. Всего лишь вероятно.
Обратная вероятность тоже сравнительно высока.
Главный вопрос родителя: к какой же из этих вероятностей готовиться? Чему быть, тому не миновать? Или предупреждать, контролировать, смотреть в оба?
Ответ в каждом случае почти стопроцентно предрешен эмоциями, мне не известен еще ни один, когда возымели бы силу какие-либо аргументы.
Десятилетняя Надя занималась «этим» с мальчиком чуть постарше. Кто-то увидел, сообщил матери.
Вера, одиннадцати лет, вместе со своей подружкой-однолеткой — то же самое с компанией сверстников.
У всех троих врачебными осмотрами было установлено, что ничего физиологически необратимого не случилось. Но психологически необратимое у двоих случилось.
Надю мать изругала последними словами, прокляла и жестоко избила.
Мать Веры заметила, что девочка не спит ночами, то и дело с тревогой ощупывает свой живот. 'Что с тобой?' — 'Мама, я теперь умру. Я беременная'. (Кто-то из той же компании успел поведать, что от «этого» получается беременность, а что такое беременность, недообъяснил.) 'Мы с Тонькой… с ребятами на пустыре…'
Мать осталась внешне спокойной, постаралась успокоить и дочь. Повела к врачу. Страх «беременности» возвращался еще в течение нескольких месяцев, потом прошел. Имела, однако, неосторожность — из самых добрых побуждений — уведомить мать подружки. Реакция была той же, что и у матери Нади.
Вера развивалась дальше нормально, впоследствии — счастливое замужество. Подружка же, как и Надя, благодаря 'принятым мерам' осталась душевно искалеченной, выросла психическим инвалидом.
Смотреть в оба? Да. Но как можно дальше.
Уважаемый доктор,
нашей дочери сейчас 12 лет. Два года назад летом она отдыхала с бабушкой в Н-ске. И там нашелся один 'очень симпатичный человек' (так писала бабушка в письмах), уже в возрасте (как оценила бабушка, за 50 лет), назвавшийся учителем, которому очень понравилась Оля. Он с ними гулял, купался, покупал Оле конфеты, и бабушка много раз оставляла девочку с ним.
Он их даже провожал и подарил Оле свою фотографию. А когда они сели в самолет, Оля призналась бабушке, что он учил ее ругаться матом, показывал свои половые органы и т. д. и сказал, что убьет ее, если она расскажет об этом бабушке.
Я думаю, что Оля рассказала далеко не все, она очень скрытная. Мы, как могли, обсудили это дело, и так как делать было нечего, сказали Оле, что это плохой человек и надо его забыть. Олю ничем не пугали, не наказывали и не выспрашивали подробности.
Нам с мужем казалось, что ребенок все забыл…
И вдруг сегодня опять зашла речь о том давнем случае. Я поняла, что все это время девочка мучилась и пыталась что-то понять и осознать, но ничего не говорила. Вдруг спросила: 'Что такое онанизм?' Я ей ответила как смогла, в общих чертах и сказала, что это бывает в определенном возрасте и потом пройдет, что она встретит хорошего человека, выйдет замуж и все будет хорошо, а того типа надо забыть.
Оля сказала, что она тоже этим занимается. Я спросила: 'Как? Что именно ты делаешь?'. Она сказала: 'Ничего. Просто лежу одна сама с собой'. На этом разговор закончился. Но я чувствую, что у ребенка травма, что это беда, и не знаю, как мне быть. Может, надо показать врачу? Какому? Гинекологу?
