стану, Бог даст, уже на четвертом месяце. Сперва испугалась, хотела аборт, боялась, как ему это будет, но Д. С. успокоил: 'Маленький привыкнет, большой поймет'. А у него будет всё. Насчет того, кому стоит жить, а кому нет, скажу так: всякому дано право увольнения по собственному желанию, но увольнение увольнению рознь. Бывает и своевременная отставка, на манер Хемингуэя. Но выбрать время — искусство труднейшее (почитай Сенеку, 'Письма к Луцилию'). А бывает — и чаще всего — дезертирство, бегство трусливых дураков. Жизнь — война, ты понимаешь? За человеческую душу, за ваши души, слепцы, не на смерть, а на жизнь… А много ли настоящих солдат? Вот и приходится дезертиров вроде меня посылать в штрафные батальоны, а дур вроде тебя, поелику возможно, учить.
Прости за резкость, имею право. Не потеряешь — не найдешь. Предложи мне теперь лицо какой хочешь красавицы — откажусь.
У меня уже есть.
Будь здорова. Прости'.
КИНДЕРВУНД
'Любит и зверь свое дитя'. Есть и у человека инстинкт родительства и кровные чувства. Но у человека свои дети оказываются по духу чужими, а чужие своими так часто, что это наводит на мысль о какой-то закономерности. Самое близкое кровное родство нисколько не обеспечивает ни общности интересов, ни сходства характеров, ни взаимопонимания, ни сердечной привязанности, зато и неродственность всему этому не помеха. Близкая душа может не найтись в своем доме, но встретиться за тридевять земель или в другой эпохе…
'Возлюби ближнего, как самого себя' — не всегда удается. Зато есть стремление возлюбить дальнего…
А дело, наверное, в том простом факте, что ближних не выбирают.
Родителей не выбирают. И детей тоже — рождают, какими получатся, лотерейно.
Предков не выбирают, потомков не выбирают. А любовь — сложный факт — любовь избирательна. Духовное родство физическому не подчиняется. Да, Природа располагает нас любить и невыбранных родителей, данных судьбой, и детей, рожденных вслепую. Но сама же Природа ставит все под вопрос.
В том ли смысл жизни человеческой, чтобы продолжаться и только? Передать гены?..
С гарантией: уже через два-три поколения эти частицы неуследимо расссеются, смешавшись с чьими-то неизвестными, растворятся в чужом.
Потомки наши будут говорить на неузнаваемом языке. Смогут ли представить себе, что мы жили на свете?..
Все живое — родня, но родство не в генах, а в духе. Родство кровное — лишь один из поводов для любви, самый сомнительный. Дорогой доктор, 4 года назад я усыновила Женю — от родителей-алкоголиков. Сейчас ему 9 лет.
Никто не верил, что ребенок этот научится говорить и пойдет в обычную массовую школу.
Районный психоневролог, недовольно ворча, направила нас в диспансер. Жене поставили диагноз «олигофрения». Первый год этот ребенок молчал! Друзья и доброжелатели советовали отдать его обратно… Куда? Пьянчуге, который, выйдя из тюрьмы, лишен родительских прав? Или матери, бросившей сына в полугодовалом возрасте? В детдом, где он среди заброшенных детей был худшим?! Да ведь его и не я оттуда взяла. Нашлась еще одна «мать», которая не смогла с ним справиться. Судить не хочу, может, она честна: не справилась, отдала бабушке с дедушкой, которые пьют, как и отец. А только никому мой Женька не нужен… Понимаете?.. И вот что я Вам скажу, дорогой доктор:
1) не верю в наследственность, верю в воспитание;
2) не верю, что не справлюсь, должна справиться;
3) не верю, что человек неисправим, тем более ребенок;
4) самое главное — Женька мне нужен, очень нужен! — в нем есть хорошее, мой долг — вытащить его…
Сделала кое-что, похвастаюсь. Добилась, чтобы к школе готовили и учили говорить в логопедическом саду. Первая победа — стал говорить, лучше с каждым годом (учим стихи для памяти). Вторая — вытянули в нормальную школу! Сейчас ходит во 2-й класс. Добрый парнишка, трудолюбивый — и пуговицу пришьет сам, и штанишки постирает, и на кухне мне любит помогать. Очень любит меня, ну а уж его не любить, по-моему, невозможно…
При всем том у него до сих пор нарушения речи и памяти, приступы молчания, когда он не может вымолвить ни слова. Вижу, хочет сказать, морщит лоб, крутит руки, выдавливает из себя нечленораздельные звуки, глаза бегают растерянно. (Алкоголик-дед бил его по голове…)
Очень пугливый: первое время вздрагивал и бросался от каждого шороха. Совершенно не переносит крика: если на него кричать, как парализованный делается. Иногда я делаю недопустимое — этот страх «вышибаю» другим страхом, говорю, что сейчас, если не заговорит, я его щелкну по лбу линейкой… Он — как очнувшись — вдруг начинает говорить, весь вспотеет… Я понимаю: нельзя, но…
Даю картофелину, разрезаю ее на две равные половины. Изучаем битый час это понятие: половина.
Держит в руке половинку картошки.
— Женя, сколько у тебя в руке картошек? Молчание.
— Женя, ты вопрос понял? Кивает и молчит.
— Ну так сколько же картофелин у тебя в руке? Молчание…
— Женька, ты что, оглох?!
— Нет.
— Так отвечай на вопрос! (Начинаю сердиться, мой тон его словно пробуждает от летаргии.)
Подымает голову и чуть слышно:
— Пять…
— Чего пять?!! — выпучиваю глаза. И тут Женька без зазрения совести ляпает:
— Метров!..
Я сажусь на стул и мрачно гляжу на сына. Мне хочется треснуть его по затылку. Но я беру складной прибор для измерения, вытягиваю длинную ленту с сантиметрами-метрами и начинаю заново трехлетней давности объяснение — что такое «метр» и 'пять метров'… Женька помогает мне измерить комнату. Вроде уясняет, что картошка не может быть 'пять метров'… Возвращаемся к «половине», к «целому» и к 'полторы'…
Он воспринимает лишь то, что дает ему встряску, сильную ассоциацию. Слово «половина» учил целый год и не запомнил, нет! С отчаяния налила в стакан воды: вот это целый стакан! Ты видишь?
— Вижу.
— А это другой, здесь половина. Понял?
— Понял.
— А вместе будет полтора. Понятно? Кивает. «Полтора» написала ему на ладошке.
— Ну, хорошо. Покажи мне целый стакан. Показывает правильно.
— А теперь — половину. Стоит в нерешительности.
— Женя, половину. Понимаешь?
— Нет.
— Ты что, не видишь? Преред тобой стоят оба стакана. В каком же из них половина?!
Молчит.
В сердцах я хватаю стакан.
— Видишь, вот это половина! — и выливаю ему в штаны.
Ревет. Штаны снимаем и развешиваем сушить. Зато запомнил, представьте себе!
— Сколько я вылила тебе в штаны? Без запинки:
— Половину!
Показывала Женю многим врачам, психологам. Никто нам ничего хорошего не прогнозировал, а теперь удивляются и пожимают плечами: 'Как так?..'
Хочу у Вас спросить: действительно ли он олигофрен? Как дальше, на что рассчитывать? Есть ли у
