небольшим, это нечто праздничное, феерическое.
Может быть, один из самых ярких — Дюма-отец, гигантский толстяк-сатир, сочно и точно нарисованный пером Моруа. Посмотрите на его портрет в книге «Три Дюма», вы согласитесь, что Кречмер был превосходным наблюдателем, особенно после того, как сравните нос отца с носом сына, сурового моралиста. (Все-таки и в носах писателей можно кое-что разглядеть.) Какой явный сдвиг в сторону шизотимности и в облике, и в творчестве, и в рисунке всей жизни! Уксус — сын вина…
Блестящие реплики, находчивость, мгновенная наблюдательность, фейерверк остроумия, непрерывные рассказы, анекдоты, выдумки… На таких людей можно приглашать, они держат компании и аудитории, заполняя собой любое помещение на неограниченное время. В больших дозах они просто непереносимы; к счастью, они никогда не задерживаются в частных домах надолго.
Здесь можно говорить об эксцентричности, но эксцентричности естественной и органичной, идущей от переизбытка, от широты, от веселой, порой циничной самоуверенности. Черчилль, ярко выраженный пикник, принимал не слишком официальных посетителей одетым лишь в сизое облако сигарного дыма. Я мог бы привести и другие, более близкие примеры, но лучше оставить простор для читательских ассоциаций. Каждый наверняка сам может вспомнить кого-либо из представителей подобной психофизической организации. Гипоманьяк вездесущ: производительность и выносливость, быстрота ориентировки, общительность нередко выносят его на высокие ступени социальной лестницы. Конечно, ему помогает в этом незаурядная способность ладить с людьми и располагать их к себе; если это подлецы, то это обаятельнейшие подлецы.
Завоевать для него легче, чем удержать, и поэтому он идет все дальше, все выше, а если падает вниз, снова начинает с ничего. Зато эти люди быстро проявляют себя в организации новых, рискованных предприятий, где широк простор для инициативы. В ситуациях борьбы, полной неожиданностей, где требуется быстрая ориентировка, непрерывное напряжение, мгновенные смелые решения, наиболее способные из них иногда вырастают в настоящих вождей и приобретают громадную популярность.
Они блестящие ораторы. Магнетизм их энергии заряжает массы, они действуют на свое окружение почти физическим обаянием. Правда, способность быть вождем относится уже скорее к среднему и шизотимному варианту, а в особенности к эпитимному (это после-кречмеровское измерение ганнушкинской школы, берущее человека в его отношении к эпилептическим свойствам): вот где Цезарь, Наполеон, Петр Первый — все эпилептики.
Циклотимный же гипоманьяк слишком пластичен, он гибок и непосредствен, вдохновенно играет роль, вождь момента, факир на час. Подобно флюгеру, он улавливает общественный ветер и оказывается впереди, но он не рождает ситуации, ситуация рождает его.
Широкая натура, открытая душа, открытый дом на широкую ногу… Вокруг него всегда кутерьма, масса всяких дел и безделиц. Его стремление постоянно расширять круг деятельности, если он, например, руководитель научного учреждения, проявляется в непрерывном раздувании штата, добывании все новых ставок, должностей, оборудования, организации печатных изданий, конференций, поездок, симпозиумов и т. д. и т. п. При этом содержание научной работы нередко оказывается на последнем месте. На низких же уровнях это ловкие авантюристы, предприимчивые деляги и удачливые проходимцы, и, конечно, Остап Бендер примыкает к этой когорте.
Колебания и страх как будто неведомы гипоманьяку, но это не так: он лишь быстрее других умеет с ними справляться. Он кажется удивительно везучим, но везет ему, во-первых, потому, что он успевает делать наибольшее число проб и ошибок в единицу времени, а во-вторых, потому, что он больше чем кто- либо верит своей интуиции.
У него нет внутренних зажимов, он всегда переполнен ощущением собственных возможностей. Это идет отчасти от той же легкости ассоциаций, создающей внутренний фон беспрепятственности, — и отсюда столь нередкая у гипоманьяков переоценка своих достижений. Правда, у циклотимика такая переоценка смягчается острым и четким ощущением реальности, тонким интуитивным учетом психологии других людей. Тем не менее хлестаковщина и ноздревщина в различных проявлениях у них все же не редкость.
Циклотимный гипоманьяк даже сверхреалист, но планы его достигают фантастического размаха, он живет всегда по программе-максимум. Он требует жизни для себя и дает жить другим, но собственная его жизнь источает такой стихийный напор, такое непобедимое обаяние эгоизма, что окружающим остается лишь включиться в орбиту либо уйти с дороги. Он может быть грозен, гневлив, крепкие выражения порой не сходят с его уст, но он ни в коей мере не нервен: «У меня лошадиная натура». Он всегда свеж, у него малая потребность в сне — работает и наслаждается он в любое время суток, легко переносит всякого рода эксцессы.
Кто это — светлый холерик или сильный сангвиник?.. Какая, в сущности, разница, как мы это назовем… Главное, что люди этого типа действительно на зависть одарены жизненным тонусом, часто они и живут долго, а если рано умирают, то скоропостижно. Холеричность будет нарастать в направлении шизотимного полюса — здесь пронзительность, лихорадочность, одержимость, но особенно по шкале эпитимности, где появляется настоящая неистовость, ураганность, экстаз пророчеств, где дрожат тени Магомета, Лютера, Достоевского.
Ну а мрачный уголок?..
Есть целые семьи конституциональных гипоманьяков (как и конституционально депрессивных), целые наследственные линии счастливцев, не знающих, что такое уныние и усталость. И все же смею уверить, что гипоманиакальность чревата депрессией. Чревата, хоть эта чреватость может так и не проявиться всю долгую жизнь. Старость (погасший Дюма обливается слезами над «Тремя мушкетерами»). Резкая перемена климата. Внезапный сбой физического здоровья. Жизненное крушение с полным лишением возможности действовать. Депрессия у гипоманьяка, коль скоро она развилась, до крайности тяжела. Если нет рядом чуткого ума и бдительных глаз — это катастрофа.
Между тем нить изложения снова ведет нас к физиономике: пора переходить на другую сторону оси. Красивая циклотимная лысина — как отполированный бильярдный шар, шизотимная — словно выедена мышами.
Но еще характернее шапка волос при астеническом телосложении. Дон Кихот, великолепный шизоид, в сопровождении циклотимика Санчо Пансы.
Классические наблюдения, сильно пошатнувшиеся в своей достоверности, но еще кое-что значащие. Астеник, антипод пикника, — «ядерный» вариант шизотимной конституции, но опять же никак не обязательный. Тут и сколько угодно атлетов, громадных и маленьких, и всевозможных нескладных, и даже пикники, только какие-то не такие. Шизотимный полюс широк, широка и шизофрения.
(Астеник — по-гречески «степос» — сила, — буквально: слабый, лишенный силы; но это название часто не соответствует действительности: и физическая и психическая сила астеника, худощавого тонкого человека, может быть очень велика.)
Астеник тоже смотря какой. Есть вариант, внешне лучше всего представленный персонажами Боттичелли, — тип, который американцы назвали «плотоядным», — искрящийся, раздражительный, с быстрым индуктивным умом, энергичный, остроумный, повышенно эротичный, склонный к туберкулезу. Может дать внезапный буйный психоз, но опасность шизофренического распада ничтожна, очень сильный тип.
Нет, решительно невозможно дать хотя бы приблизительное единое определение внешности шизотимика — настолько они разные; и все же — и все же! — их узнаешь обычно сразу, даже среди негров или монголов.
Что это?
Мне казалось одно время, что дело в крупности черт, что лица, сработанные с достаточной долей добротной грубости, с плотной клетчаточной подкладкой, не могут принадлежать шизотимикам, что их физиономические атрибуты — мелкая заостренность, мышиность, точечность. Астеники с крупными, закругленными чертами лица, казалось мне, более сингонны. Но встречались случаи, опровергавшие это.
Нет, вся штука именно в том, что это чувствуется каждый раз индивидуально, целостно, а отдельные
