Что на это ответит наш Пациент?.. «Мне от этого не легче»?
И нам тоже не легче.
Специалист готовится отвечать: как избавиться от зажимов в спине, от тяжести в голове, от страха перед грядущей импотенцией, от мазохизма, от еще какого-то «изма». Как общаться, как не общаться, как думать, как ни о чем не думать… Как воспитать в себе… Как освободиться от…
Человек. Погодите, ну сколько можно. Расскажите ему сразу, как избавиться от себя.
Специалист. Этой проблемы нет. Он уже от себя избавился. Сам сообщает, что потерял себя.
Человек. Но он ведь живет.
Специалист. Вопрос, как избавиться от жизни, не в моей компетенции. Посмотрите: «…нет цельности. Душа — из осколков». Обобщающее самонаблюдение, в этом суть.
Человек. Ау вас цельность есть?
Специалист. Ну как сказать… Речь о масштабе…
Человек. (Пациенту, через голову Специалиста). Не слушай его, он сейчас путается. Ты себя послушай… Разные голоса, да? Какофония. Но вот это она и есть, цельность твоя в теперешнем ее виде. Так тебе это слышится. Целое — в нем всего много, ты ведь и вокруг слышишь разное… У тебя еще не успел развиться гармонический слух. Душа из осколков?.. Ты еще не знаешь, не услышал еще, чем они соединяются — там, в тебе…
Специалист. Чем же?
Человек. Тем же, что соединяет и нас с вами, уважаемый, хоть мы и говорим на разных языках. «Нет цельности» — кто это сказал о себе? Кто осознал?
Специалист. Он.
Человек. По вашему опыту: может ли осознать свою нецельность действительно нецельный человек?
Специалист. Может, если в момент осознания цельность присутствует. Если она восстанавливается. Это можно назвать реинтеграцией личности, в противоположность распаду — дезинтеграции. Люди нецельные кажутся себе цельными, хотя в каждый момент частичны. К счастью, редко такое состояние бывает необратимым.
Человек. А у него?
Специалист. Судя по письму, обратимо. Но я бы не торопился с прогнозами. Уровень интеграции и в письме, как видите, сильно колеблется: то «собирается», то «плывет».
Человек. Чередования просветлений и затемнений?.. Это и у меня бывает.
Специалист. Вы подвижны, а у него подавленность, вялость и равнодушие.
Человек. Но ведь настоящее равнодушие никогда не переживается как боль!.. Духовные мертвецы кажутся себе очень живыми.
Специалист. Стабильно дезинтегрированы.
Человек. А вы обратили внимание на его слова? «По мне, лучше боль в душе, чем пустота».
Специалист. Где-то я уже слышал: «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать…» Вот почему некоторые так протестуют против наших лекарств. А он пустырника боится. Страдать и мыслить то хочет, то нет.
Человек. А вы?
Специалист. Признаться, устал.
Человек. Поднатужимся?
Специалист. Все упирается в его внутренние противоречия. Сопротивление: ничему не верит, всего боится. Любой совет нужно выполнить, а это требует каких-то усилий.
Человек. Если решился написать…
Специалист. На бумаге легко быть и разумным, и смелым.
Человек. «Разум мне не поможет, если нет за душой чего-то…»
Специалист. Что у него за душой, я не знаю. Извините, у меня народ за дверьми. (Уходит.)
Послушай… Вот ты заметил насчет зеркала — что свой вес берешь, если видишь свое лицо. Специалист называет это обратной связью. Сейчас мне легко. Знаешь почему? Потому что я увидел свое лицо в тебе. И хочу, чтобы ты увидел свое — в моем.
..Этот твой шок, повод для кризиса. По-моему, тебе просто подставилось неудачное зеркало. «Слабый» — по-моему, это не лицо твое, а затылок.
«Не свою роль» сыграть нельзя в жизни. Понимаешь? Все роли — наши. Другой вопрос, насколько они нам по душе и как действуют на других. Кто нас любит — любит во всех ролях, хотя и не все роли любит…
Поэтому довольно жестоко могу тебя успокоить: любви ты не потерял. Любовь еще не нашла тебя. (.)
Он приходил ко мне в виде душевнобольного, именовался психопатом, величался невротиком. Старинный друг меланхолик, как и две тысячи лет назад, шептал, что он не желает жить, потому что это абсурд, и что теперь он шизо-циклоид с психастенией и реактивной депрессией. Я добросовестно заполнял истории болезней и громоздил диагнозы. А он оборачивался и алкоголиком, и нарушителем общественного порядка, и добропорядочным гражданином с невинной бессонницей, и домохозяйкой с головной болью. Он тащил ко мне свои комплексы и профили личности. Он скрывался за ними с мешками своих забот, мечтаний, долгов, тревог по делу и не по делу — мучимый то страхом смерти, то мифическими последствиями детских грехов, то экзаменационными хвостами, то развалом семьи, то тем, что о нем подумал прохожий…
Я принимал его, слушал, обследовал. Убеждал, гипнотизировал, развлекал и кормил лекарствами. Ему то нравилось, то не нравилось. С переменным успехом учил тому, что казалось общедоступным: самовнушению, играм, общению, мышлению, жизни. «О, если бы это было общедоступно и для вашего покорного слуги, вот бы мы зажили!» — утешал я его.
Я все еще не догадывался, что краснеющий подросток, заикающийся и не смеющий поднять глаз, и солидный начальник с сердечными недомоганиями — это он в разных лицах; что он же — и неприступная начальникова жена с вымученной улыбкой, и образцовая неудачница дочка, и раздражительный, полный гордых воспоминаний старик тесть, боящийся сквозняков…
Начал писать, и он стал откликаться, наращивая многоголосье, то из дальней глубинки, то из соседней квартиры. И я учился узнавать его в людях, живших в библейские времена, в своих родичах и в себе…
ПРЫЖОК ЧЕРЕЗ СТЕНУ
В нашем доме есть люди, чувствующие себя необитаемыми островами. Там где-то — материк, континент. Близко ли, далеко ли — может, и в двух шагах, — не доплыть. И никто не соединяет, не строит мост.
В. Л.
Мне 33 года. Все эти годы я прожила в одиночестве. А в детстве была гадким утенком. Ни одного теплого слова, ни одной улыбки. Ловила на себе только злые, презрительные взгляды. О том, чтобы искать сочувствие и поддержку в семье в трудные минуты, я не мечтала. Тщательно скрывала свои промахи и неудачи, чтобы лишний раз не слышать упреки и едкие замечания.
Я ощущаю себя не человеком среди людей, а какой-то мерзкой букашкой.
Когда первый раз устроилась на работу после школы и почувствовала хорошее отношение окружающих, я испугалась. Для меня было странным такое отношение и мучительно неприятным. Я не знала, как себя вести. А человека, который не скрывал расположения ко мне, я обходила на пушечный выстрел и в конце концов уволилась. Вынести такое я не могла. Заняться любимым делом не имела
