под ветвями тополя. Я обнимала её, стараясь успокоить. Она говорила мне, что беседует во сне с человеком, которого знала всегда. Я ничего не понимала, а она твердила, что теперь его имя – Джонас и что раньше они любили друг друга. Вот-вот он за ней явится, потому что знает теперь, как её найти. А потом наступила страшная неделя, кончившаяся её гибелью от тоски.
– От тоски?
– Она перестала его слышать и повторяла, что он погиб, что его убили… Она отказывалась от еды, её стремительно покидали силы. Мы развеяли её прах под большим деревом. Хозяйка велела замуровать стену и заложить окошко в крыше. Умоляю вас, скажите мистеру Гвелу перестать, не то будет поздно!
Питер уже совершил два десятка взмахов кувалдой и боялся, что у него отвалятся руки. Наконец ему удалось пролезть в пролом.
– Этот Джонас – мой отец? – спросила Клара.
– О, нет, мисс Клара, Боже сохрани. Бабушка удочерила вас гораздо позже.
Клара привалилась к наличнику окна, посмотрела вниз, во двор, и задержала дыхание. От печали ей хотелось плакать, она не могла себя заставить снова посмотреть на Дороти.
– Неправда! – сказала она, не оборачиваясь. – Никто меня не удочерял. – Сдерживать рыдания было все труднее.
– Ваша бабушка была сама добродетель! Она часто посещала окрестные приюты. Вас она полюбила сразу, как только увидела. Она говорила, что увидела в вас свою дочь, что та перевоплотилась в вас. После её смерти она стала другой, никак не могла утешиться, вот и придумывала разные истории… Она запрещала вам приближаться к этому дому, сама тоже никогда в него не входила. Когда она приезжала из Лондона, чтобы вручить мне зарплату и деньги на содержание дома, я должна была ждать её у ворот. Я плакала каждый раз, когда видела её.
Питер расчихался от пыли. Он стоял неподвижно, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте.
– Как звали дочь моей бабушки?
Глаза Дороти Блекстон тоже наполнились слезами. Она крепко обняла молодую женщину, которую так любила, и сказала ей на ухо дрожащим голосом:
– Кларой, как и вас.
– Идите сюда! Смотрите, что я нашёл! – позвал Питер из-за стены.
Джонатан вошёл в богатую гостиную.
– Что вы здесь делаете? – спросила миссис Уолтон холодно.
– Я только что из Иейла. Сегодня вопросы вам задаю я, – сухо ответил Джонатан. – Что понадобилось у вас Анне, миссис Уолтон?
Седая женщина внимательно смотрела на него. Он уловил в её взгляде сочувствие.
– От вас слишком многое ускользает, мой бедный Джонатан.
– Да кем вы себя мните? – рассердился он.
– Вашей тёщей. Через несколько дней мы породнимся.
Джонатан не сводил с неё глаз, силясь понять, можно ли ей верить.
– Родителей Анны нет в живых.
– Вы должны были так считать, это входило в наш план.
– Какой ещё план?
– Ваше знакомство с моей дочерью начиная с её первой выставки устроила я, не пожалев расходов. Всё было предусмотрено, вплоть до вашего брака, даже эта трогательная и неизбежная встреча с Кларой – кажется, она снова носит это имя?
– Это вы устроили слежку за нами в Европе?
– Я или мои друзья – какая разница? Главное – результат. Ведь мои связи пригодились вам в Лувре?
– Но к чему вы стремитесь? – крикнул Джонатан.
– К мести! К справедливости для своей дочери! – крикнула ему в ответ Алиса Уолтон.
Она закурила. Как она ни старалась успокоиться, рука с бриллиантовым кольцом нервно елозила по пледу на диване, куда она опустилась.
– Итак, жребий брошен, ваша судьба предопределена. Позвольте, я вам доскажу грустную историю сэра Эдварда Ленгтона, моего мужа.
– Вашего мужа? Но ведь Ленгтона уже больше столетия нет в живых!
– В кошмарах не увидеть всего, – сказала Алиса со вздохом. – У сэра Эдварда было две дочери. Это был великодушный человек, даже слишком. Недовольствуясь тем, что все его способности, все состояние были посвящены этому художнику, Рацкину, он ещё взялся баловать свою старшую дочь. Она ни в чём не знала отказа. Знали бы вы, как страдала от равнодушия отца младшая дочь! Но мужчины признают только свои желания, не думая, какое зло могут причинять. Как вы могли так с нами поступить?
– Не понимаю, о чём вы говорите?
– Старшая дочь, отцовская любимица, увлеклась блестящим молодым знатоком искусства. Они были словно созданы друг для друга. Для Эдварда было невыносимо терять любимую дочь, он сгорал от ревности, как часто происходит, только не с такой силой, с многими отцами, когда их дети начинают стремиться к самостоятельному полёту. Я только и мечтала, чтобы она нас покинула, надеясь, что после этого Эдвард обратит наконец внимание на Анну. После смерти Владимира у нас почти не осталось возможностей
