Те слова, что мы не сказали друг другу

международных обменов в совершенно иной области, нежели та, что выбрал для нее отец. За несколько лет учебы она собрала приличную сумму денег, заработав их частными уроками, а в последние месяцы еще и позируя тайком от друзей на факультете графики; к этому добавились выигрыши у сокурсников в ожесточенных карточных баталиях и стипендия, которую ей удалось получить не без труда. Для этого пришлось привлечь на свою сторону секретаря Энтони Уолша, иначе директорат факультета, знавший о богатстве ее отца, отказал бы в этой просьбе. Уоллес крайне неохотно, то и дело приговаривая «Мисс Уолш, на что вы меня толкаете! Если ваш отец узнает!..», все-таки подписал свидетельство о том, что его хозяин уже давным-давно не помогает родной дочери материально. Представив эту бумагу в отдел грантов университета, Джулия убедила руководство в своем праве на стипендию.

Затем последовал короткий и бурный визит в дом отца на Парк-авеню, где Джулия чуть ли не силой забрала у него свой паспорт, громко хлопнув напоследок дверью, потом отъезд в аэропорт Кеннеди и прибытие в Париж ранним утром б октября 1989 года.

И вдруг ей вспомнилась ее студенческая комнатка. Деревянный столик, привинченный к подоконнику, а за окном незабываемый вид на крыши Обсерватории, железный стул, старомодная, чуть ли не из прошлого века, лампа, кровать с шершавыми, но такими душистыми простынями, две подружки, обитавшие на той же площадке, — вот только их имена затерялись в прошлом. Бульвар Сен-Мишель, по которому она ежедневно проходила, направляясь в Школу изобразительных искусств. Забегаловка на углу бульвара Араго с ее завсегдатаями, которые курили, сидя за стойкой и попивая с утра пораньше кофе с коньяком. Наконец-то ее мечта о независимой жизни стала реальностью, и любой флирт был под запретом — ничто не должно было мешать ее занятиям. Джулия рисовала, рисовала с утра до вечера и с вечера до утра. Она успела посидеть чуть ли не на каждой скамейке Люксембургского сада, обойти все его аллеи, полежать на всех лужайках, куда был запрещен доступ людям, но зато там расхаживали птицы, и она наблюдала за их неуклюжими шажками и подскоками. Октябрь уже кончился, и ясные зори ее первой парижской осени померкли в надвигавшейся серой ноябрьской хмари.

Как-то вечером студенты Сорбонны, сидевшие в кафе «Араго», бурно обсуждали события в Германии. С самого начала сентября немцы из ГДР тысячами пересекали венгерскую границу в попытке уйти на Запад. Накануне по улицам Берлина прошла демонстрация, в которой участвовало около миллиона человек.

— Это историческое событие! — кричал один из студентов.

Его звали Антуан.

И ее захлестнула мощная волна воспоминаний.

— Нужно ехать туда! — предложил второй. А это был Матиас. Я прекрасно помню, что он все время курил, приходил в возбуждение от любой мелочи, непрерывно говорил, а когда совсем уж нечего было сказать, насвистывал. Никогда не встречала человека, который бы так боялся тишины.

Энтузиасты тут же сбились в команду. Машина должна была отправиться в Германию той же ночью. Сменяя друг друга за рулем, они рассчитывали прибыть в Берлин еще до рассвета или чуть позже.

Что толкнуло Джулию поднять руку в тот вечер в кафе «Араго»? Какая сила заставила ее подойти к столику студентов из Сорбонны?

— А можно я поеду с вами? — спросила она, подойдя к ним.

Я помню каждое свое слово.

— Я умею водить машину и как раз сегодня спала целый день…

Вот тут я соврала.

— …так что смогу просидеть за рулем много часов подряд.

Антуан посоветовался с товарищами. Постой-ка, это был Антуан или Матиас?

Впрочем, не важно — студенты проголосовали почти единогласно, — и она получила право присоединиться к ним.

— Она американка, а мы им еще как обязаны! — сказал Матиас, заметив, что Антуан все еще колеблется. И добавил, подняв руку: — Вот она вернется к себе на родину и будет рассказывать, с каким сочувствием французы относятся ко всем революциям, происходящим в мире.

Ребята подвинулись, давая Джулии место, и она села между своими новыми друзьями.

Позже, когда они вышли на бульвар Араго, ей пришлось обнимать кого-то, целовать чьи-то незнакомые лица — ведь она теперь входила в команду отъезжающих, как же не попрощаться с теми, кто оставался в Париже. Им предстояло одолеть тысячу километров, времени было в обрез. В ту ночь, 7 ноября, проезжая вдоль Сены по набережной Берси, Джулия и не подозревала, что навсегда покидает Париж и больше не увидит крыши Обсерватории из окна своей студенческой комнатки.

Санлис, Компьень, Амьен, Камбре… сколько таинственных названий на дорожных указателях промелькнуло перед ней в пути и сколько незнакомых городов!..

Незадолго до полуночи они уже подъезжали к границе Бельгии, и в Валансьене Джулия села за руль.

На границе таможенники долго и удивленно изучали ее американский паспорт; к счастью, положение спас студенческий билет Школы изобразительных искусств, и поездка продолжилась.

Матиас без конца пел, и это раздражало Антуана, я же внимательно слушала, стараясь запоминать незнакомые слова: это помогало мне бороться с усталостью.

Это воспоминание вызвало у Джулии улыбку, за ним тут же нахлынули другие.

Свернув с автотрассы на площадку для отдыха, они сделали первую остановку. Мы подсчитали свои наличные и решили купить багеты и ветчину. В честь Джулии — еще бутылку кока-колы, но ей достался всего один глоток.

Ее попутчики говорили слишком быстро, и многого она не понимала. А ей-то казалось, что шестилетние занятия сделали для нее французский почти родным! Почему папа решил учить меня именно этому языку'? Неужели в память о днях, проведенных в Монреале? Но пора было снова отправляться в путь.

Миновав Монс у развилки Ла-Лувьер, они сбились с пути. Да и проезд через Брюссель стал хоть и маленьким, но приключением. Там тоже говорили по-французски, но с акцентом, который делал этот язык понятней для нее, американки, хотя кое-какие выражения она слышала впервые. Интересно, почему Матиас так смеялся, когда прохожий старательно объяснял им, как проехать в Льеж? Антуан снова уткнулся в карту, рассчитывая время, у него получалось, что возвращение займет больше часа, а Матиас умолял гнать побыстрей: революция ждать не станет. Словом, дорога на север выглядела слишком длинной, и они решили ехать по другой, южной, через Дюссельдорф.

Но сперва они пересекли фламандский Брабант. Здесь французский язык сдавал свои позиции. Какой необыкновенный край: люди, живущие буквально в нескольких километрах друг от друга, изъяснялись на трех разных языках!

«Страна из мультиков и анекдотов» — так окрестил Бельгию Матиас. На подъезде к Льежу Джулия начала клевать носом, и машину сильно занесло в сторону.

Остановились на обочине, и, когда оправились от испуга, Антуан сделал Джулии выговор и сослал на заднее сиденье.

Впрочем, эта кара оказалась вполне безобидной: Джулия благополучно проспала паспортный контроль на границе с Западной Германией. Матиас, имевший дипломатические водительские права благодаря своему отцу послу, уговорил офицера-пограничника не будить сводную сестру: она, бедняжка, только что прилетела из Америки.

Офицер посочувствовал и ограничился проверкой документов, лежавших в бардачке.

Когда Джулия открыла глаза, они уже подъезжали к Дортмунду. Вся компания единодушно минус один голос — ее мнения не спросили — проголосовала за привал и нормальный завтрак в кафе. В то утро, 8 ноября, Джулия впервые в жизни проснулась в Германии. На следующий день ее привычный, хорошо знакомый мир накроет волна неожиданных событий, и этот буйный поток властно подчинит себе жизнь молодой девушки.

Машина миновала Билефельд, впереди был Ганновер, и Джулия снова села за руль. Антуан попробовал возражать, но ни он, ни Матиас не в состоянии были вести автомобиль, а до Берлина было еще далеко. Оба приятеля тотчас заснули, и Джулия наконец-то смогла насладиться короткими мгновениями