общественных настроений.
СОЕДИНЯЙ И ВЛАСТВУЙ
(Зачем нужны массовые сеансы)
Волнение каждый раз. Перед массовым сеансом во столько раз больше, во сколько аудитория больше одного человека. Парадокс: ведь на самом деле во столько же раз больше вероятность успеха. Впрочем, говоря строго, наверное, не во столько же — я не силен в статистике, но все-таки здорово повышается по сравнению с индивидуальным. Мне ведь нужны не все, а хотя бы несколько человек, а они обязательно найдутся… Чем больше народу, тем больше шансов найти хороших сомнамбул.
Это обычный глупо-нормальный невроз выступающего, который сам по себе есть социально- психологическая загадка. Страх не оправдать ожидания, не справиться с ролью… Страх за себя перед другими, за свой образ в глазах других… В конце концов не все ли равно?.. Ну не понравлюсь, ну не удастся, подумаешь, какая беда, ерунда по сравнению с вечностью. Не удастся один раз, удастся в другой… Да и не может не удаться… Всегда удавалось… (Аутопсихотерапия.) Страх, подобный, в сущности, тем контрастным навязчивостям, которые лезут в голову моему П. Б. У психастеников он особенно силен, а я психастеник в порядочной мере. Выручает аутотренинг, самовнушение и сам процесс.
Хорошо, когда есть ассистент.
На одном из сеансов в записке, присланной во время предварительной лекции, была высказана гениальная догадка: «По-моему, вы уже начали гипнотизировать». Я не спросил, кто автор записки, но он мог быть либо отличным потенциальным сомнамбулом, либо душевнобольным, либо очень умным человеком.
В самом деле, сеанс массового гипноза начинается задолго до того, как я произношу:
— Внимание…
Он вовсю идет уже тогда, когда я говорю что-то получленоразделыюе о гиппокампе и подсознании и когда показывается знаменитый опыт Бэкона: какая-нибудь девочка держит в руках нитку с привязанным кольцом, думает о маятнике, а нитка раскачивается в такт мысли. (Идеомоторика.) Сеанс начинается с момента, когда люди начинают собираться в зале. С жужжащей раздевалки. С афиши, где крупными буквами написано слово ГИПНОЗ. Нет, еще раньше: с первых темных сведений, что существует такая штука — гипноз. Со смутных представлений, что есть некто знающий и умеющий, искусный и компетентный — специалист, авторитет, маг, колдун…
Концы — в истории.
— Давай подальше, а то как гипнотизнет…
— А чего страшного?
— Не поддамся.
— Мессинга видел? Во работает!
— Они сперва всех усыпляют. Ты меня толкни, я тебя.
— Читал «Мастера и Маргариту»?
— Да ерунда, нет ничего, одни фокусы.
— В глаза ему не смотреть, и все.
— Любимец Рабиндраната Тагора.
— Это действует на одних психов.
Знали бы вы, как мне помогаете, как гипнотизируете друг друга… Если еще не гипнотизируете, то уже внушаете. С больными трудней: они внушают друг другу в общем слабее, чем «нормальные» люди, потому что болезнь погружает каждого в себя. Но и у пациентов коллектив повышает внушаемость, и это может быть благотворно, особенно если подбираются достаточно однородные группы.
Один и тот же механизм работает и во зло и во благо. Нередко успех или неуспех лечения определяется тем, кого встретит больной за дверьми кабинета, в коридоре, у себя дома или в гостях, оптимиста или пессимиста, того, кому помогло или кому стало хуже. (Я уже не говорю: умного или дурака.)
Или взять алкоголиков. Среди наших пациентов более коллективных товарищей, конечно, не найти. Обычно компанейские, свойские ребята, мастера на все руки, трезвые — просто прелесть, говорят даже об их «нажитой синтонности». Не знаю, насколько она нажитая и насколько имеет значение исходный тип. «Чем симпатичнее алкоголик, тем хуже прогноз», — заметил Консторум, известный наш психотерапевт.
И это действительно так.
Внушаемость алкоголика кажется беспредельной. Сомнамбулизм — очень часто, в коллективных сеансах — почти стопроцентный. Коллективная гипнотерапия с внушением, что алкоголь — это кошачья моча или еще какая-нибудь несусветная бяка, что пить больше совсем не хочется и т. д. и т. п., — обычно идет блестяще. Уже после двух-трех сеансов при одном, запахе водки (или его внушении) беднягу выворачивает наизнанку.
Но вот алкоголик, трезвый как огурчик, выходит из клиники и попадает в компанию прежних дружков. Можно не продолжать. Внушаемость начинает работать наоборот. Действуют, конечно, не только дружки, не только механизм подражания и прямого внушения («да давай, чего там…»). Действует и легкая доступность спиртного, и отсутствие других интересов, и вся атмосфера, в которой «питие определяет сознание», а к этому добавляется, конечно, всякое личное, эмоциональное, ситуационное… Но главное все- таки алкоголическая коллективность, проклятое «на троих».
Врачи ведут слишком неравную борьбу, слишком многое помогает алкоголизму. Борьба должна начинаться задолго до клиники и кабинета.
…Надо, чтобы это было демонстративно, дать понять, что это научно, дать почувствовать, что чудеса внутри нас; что медицина все-таки кое-чем располагает; что надо понимать это, дабы не становиться игрушкой в руках шарлатанов и демагогов. И чтобы было зрелищно, эстетично.
…Я не знаю, кто из зрителей окажется сегодня актером моего гипнотического спектакля, но кое-кого сразу вижу. Вот… вот… А здесь — анти…
Есть ли какой-то общий гипнабельный тип? По телосложению среди сомнамбул есть и пикники, и астеники, и атлетического типа. В основном сложены пропорционально, гармонично, многие изящны и красивы. У большинства отпечаток несомненного здоровья — и физического и психического… Как правило, синтонны, коммуникабельны, но не всегда. По кречмеровской шкале шизотимиков меньше, чем циклотимиков, и средних, но ярких циклоидов мало. Эпитимиков еще меньше. Вообще мало крайностей.
Нельзя исключить и элемента случайности: сегодня попали эти, завтра те… В силу настроенности, минутного расположения… Есть и гипнотическая упражняемость: тот, кто впал в сомнамбулизм хоть однажды, даже после многих неудачных попыток, потом впадает в него легче, хоть и не обязательно.
Конечно, будет много молодых. Внушаемость молодости, открытость добру и злу… Это и составляет ее обаяние, великолепное и опасное. Это работает древний и надежный биосоциальный механизм обучения: потребность следования авторитету, потребность веры. (Особенно приятно проводить сеансы в студенческих и школьных аудиториях.)
Но параллельно — антивнушаемость. Негативизм, упрямство и нетерпимость, категоричность… Упорное отстаивание самостоятельности… И это благодетельно, и это необходимо. Только интеллект может привести две эти силы если не к примирению, то к подвижному равновесию.
Па массовых сеансах среди сомнамбул чрезвычайно редко оказываются люди старше пятидесяти, особенно мужчины, хотя в зале их может быть много. Засыпают, конечно, но не то. Почему? Вялость механизма непроизвольного прогнозирования? Снижение подвижности психики? Недоверчивость? Подсознательный страх оказаться на сцене в «несолидном положении» перед молодежью? Вот уж чепуха, эта солидность!
У старика падает восприимчивость, и ему сама природа велит не учиться, а учить самому. В его психике плотными слоями осели внушения целой жизни, они стали его самовнушениями. Кажется, что внушаемость у старика отсутствует, что он живет только самовнушением. Но это не совсем так. Внушаемость у него все-таки остается, только она становится узкой. Она определяется колеей его заскорузлых самовнушений. Старик в этом смысле близок к шизоиду. Ему можно внушить многое, если точно попасть «в струю». Я имею в виду, конечно, старика не по хронологии, а по психическому, душевному возрасту.
