и фасоль. В крайнем случае они соглашались на сушеное мясо, несмотря на убеждение, что дичи нам всегда хватит. Но сахар, сушеные фрукты, консервы приводили их в негодование. Они бы отдали за нас жизнь, но обращались к нам грубо, на «ты» и ни за что не согласились бы постирать чужой носовой платок, ибо стирка признавалась женским делом. Основы нашего соглашения были следующие: на время экспедиции каждый получит верховое животное и ружье, кроме питания — жалованье в эквиваленте пять франков в день по курсу 1938 года. Для каждого из них полторы-две тысячи франков, накопленных до конца экспедиции (ибо они ничего не хотели получать в пути), представляли собой капитал, который позволял одному жениться, другому заняться разведением скота… Мы договорились, что Фулженсио наймет также нескольких молодых индейцев пареси, когда мы будем пересекать бывшую территорию этого племени, которое поставляет ныне наибольшую часть персонала телеграфной линии у кромки страны намбиквара. Так постепенно составлялась экспедиция группами из двух-трех человек и нескольких животных, рассеянных по поселкам в окрестностях Куябы. Сбор должен был состояться в один из июньских дней 1938 года у городских ворот, откуда быки и всадники под началом Фулженсио отправятся в путь с частью груза. Вьючный бык переносит в зависимости от силы от шестидесяти до ста двадцати килограммов. Этот груз равномерно распределяется на две ноши справа и слева с помощью деревянного, обитого соломой седла, покрытого сверху кожей. Ежедневно преодолевается расстояние примерно в двадцать пять километров, но через неделю пути быкам необходимо несколько дней отдохнуть. Поэтому мы решили отправить животных вперед, нагрузив их как можно меньше, тогда как я поеду на тяжелом грузовике, пока позволит дорога, то есть до Утиарити, расположенном в пятистах километрах к северу от Куябы. Этот пост телеграфной линии находится уже на территории намбиквара, на берегу реки Папагайу, через которую грузовик не сможет перебраться из-за слишком ветхого парома. А потом начнется неизвестность.
Через восемь дней после ухода каравана быков (его называют «тропа», то есть «стадо») наш грузовик вместе со своим грузом двинулся в путь. Но мы не сделали и пятидесяти километров, как встретили своих людей и быков, мирно расположившихся в саванне, тогда как я думал, что они уже в Утиарити или недалеко от него. Здесь я в первый, но не в последний раз вышел из себя. И лишь пережив другие разочарования, я постиг, что время не имело более цены в том мире, куда я вступал. Экспедицией руководили не я и не Фулженсио, а быки. Эти тяжеловесные животные превращались не более и не менее как в герцогинь, за причудами, сменой настроения и утомлением которых нам приходилось постоянно следить. Бык не может предупредить, что он устал или его груз слишком тяжел. Он продолжает идти вперед, а потом внезапно рушится на землю, мертвый или изможденный до такой степени, что ему потребуется шестимесячный отдых, чтобы прийти в себя. В этом случае единственное решение — бросить его. Вот почему погонщики зависят от своих животных. У каждого из быков есть свое имя, соответствующее его цвету, поступи или темпераменту.
Как только погонщики считают это необходимым, весь отряд останавливается. Одного за другим животных освобождают от груза, разбивают лагерь. Если местность не вызывает никаких опасений, быков отпускают пастись одних, в противном случае за ними надо присматривать. Каждое утро несколько человек объезжают всю округу на много километров, пока не установят, где находится каждое животное. Пастухи- вакейрос приписывают своим быкам порочные наклонности, так как нередко хитрые животные прячутся несколько дней подряд и их невозможно найти. Разве я не был обречен на бедствие — потерю целой недели — из-за того, что наш мул, как меня уверяли, убежал в кампо, идя сначала боком, а потом пятясь задом, лишь бы его преследователи не могли разобрать следы?
Когда животные наконец собраны, нужно обследовать и смазать мазью их раны, переделать седло, чтобы груз не приходился на больные места. Наконец, нужно надеть на животных упряжь и нагрузить их. Тут начинается новая драма: за четыре-пять дней отдыха животные успевают отвыкнуть от работы. Едва почувствовав на спине седло, они начинают брыкаться и вставать на дыбы, сбрасывая с трудом размещенный груз, тогда приходится все начинать сначала. Еще хорошо, если освободившийся от поклажи бык не пускается рысью в поле, ибо тогда нужно снова разбивать лагерь, разгружать, а затем пасти всех животных и так далее, пока не будет собран весь отряд, после чего можно снова начать погрузку, возобновляемую таким образом раз пять-шесть.
Мне, еще менее терпеливому, чем быки, потребовались недели, чтобы покориться этому своенравному передвижению. Оставив отряд позади, мы прибыли в Розариу-Уэсти, местечко с тысячью жителей, в большинстве своем чернокожих, малорослых и страдающих базедовой болезнью. Они жили в саманных хибарках огненно-красного цвета под крышами из светлых пальмовых листьев, стоящих вдоль прямых широких улиц, где растет дикая трава. Мне запомнился садик хозяина, который можно было бы принять за жилую комнату, настолько тщательно он был ухожен. Земля утрамбована и подметена, а растения расположены так заботливо, словно это мебель в гостиной: два апельсиновых и одно лимонное деревья, куст горького перца, десять корней маниока, два-три съедобных гибискуса (окро), два розовых куста, банановая рощица и заросли сахарного тростника. Наконец, в клетке сидел попугай, а к дереву за лапки были привязаны три гуляющие рядом курицы.
В Розариу-Уэсти парадный обед состоит из двух равных частей: половину курицы нам подали в поджаренном, а половину — в холодном виде с пикантным соусом; половину рыбы жареной, а половину — вареной. На десерт подали водку из сахарного тростника, которую пьют, приговаривая по обычаю: cemiterio, cadeia, cachaca nao e feito para uma so pessoa, то есть «кладбище, тюрьма и водка (три С) не созданы для одного человека». Розариу находится уже в самой бруссе; его население состоит из бывших сборщиков каучука, искателей золота и алмазов, которые могли мне дать полезные указания о маршруте. Итак, в надежде выловить какие-то сведения я слушал своих посетителей, рассказывающих о приключениях, где неизбежно переплетались легенда и собственный опыт.
Я так и не смог поверить, что на севере существуют гатос-ва-лентес («храбрые кошки») — результат скрещивания домашних кошек и ягуаров. Но в истории, которую мне рассказали, кое-что, возможно, будет интересным, даже если это в конечном счете не что иное, как «дух сертана». В Барра-ду-Бугрис, местечке в верховьях реки Парагвай (Западное Мату-Гросу), жил один знахарь, который вылечивал от змеиных укусов. Сначала он колол предплечье больного зубами питона, затем порохом чертил на земле крест и поджигал его, велев больному протянуть над дымом руку. Наконец, он брал прокопченную вату от трута кремневой зажигалки, окунал ее в водкуи давал смесь выпить больному. Это было все.
Однажды глава отряда сборщиков рвотного корня попросил знахаря сделать такую «прививку» своим людям, которые должны прибыть через несколько дней, в воскресенье. А в субботу утром они услышали на улице вой собаки, которая, как оказалось, увидела чем-то разгневанную гремучую змею. Знахарь отказался поймать пресмыкающееся, как ему велел глава отряда. Тот заявил, что в таком случае «прививка» отменяется. Знахарь подчинился, протянул руку к змее, она укусила его, и он умер. Тот, кто рассказал эту историю, тоже прошел «прививку» знахаря и, чтобы проверить ее действенность, даже нарочно дал змее укусить себя. Все окончилось благополучно. Правда, добавил он, выбранная им змея не была ядовитой.
Я передаю этот рассказ, потому что он хорошо иллюстрирует ту смесь хитрости и наивности, которая проявляется в трагических, воспринимаемых как будничные событиях и характерна для народного мышления во внутренних областях Бразилии. Не следует удивляться выводу, который лишь кажется абсурдным. Рассказчик рассуждает следующим образом. Если бы магия знахаря не была действительной, то вызванные им сверхъестественные силы постарались бы изобличить его, превратив обычную безвредную змею в ядовитую. Пациент попросту проверил магическое лечение тем же магическим путем.
Меня заверили, что дорога, ведущая в Утиарити, не готовит неожиданностей вроде той, что приключилась с нами два года назад по дороге в Сан-Лоренсу. Тем не менее, когда мы добрались до вершины Серры-ду-Томбадор, в месте, носящем название Каиша-Фу-рада, что означает «пробитый ящик», у машины сломалась ведущая шестерня главной передачи. Мы находились километрах в тридцати от Диамантину. Шоферы отправились туда пешком, чтобы телеграфировать в Куябу. Там деталь закажут в Рио, откуда ее доставят самолетом и привезут нам на грузовике. Если все будет хорошо, операция займет неделю, тем временем быки опередят нас.
И вот мы разбили лагерь на верху Томбадора. Этой скалистой шпорой заканчивается шапада — плато, поднимающееся над бассейном реки Парагвай. Шапада нависает над рекой на высоте трехсот метров, с другой ее стороны стекают ручьи, снабжающие водой уже притоки Амазонки. Что можно еще делать в неприветливой саванне, когда между несколькими найденными деревьями подвешены гамаки и натянуты противомоскитные сетки, как не спать, мечтать и охотиться? Сухой сезон начался месяц назад,
