Одна наша знакомая, которой сейчас уже за тридцать, в десять лет лежала в палате для смертельно больных детей, которым делали открытые операции на сердце. Она рассказывала: «Все ребята знали, что их ждет. Но относились они к этому очень легко. Страха почти не было. Было довольно весело. Кроме тех дней, когда приходили родители и приносили с собой беспокойство и страх. Это на некоторое время омрачало обстановку. Все мы знали, что можем умереть. Я помню даже одного мальчика, который выглядел настолько здоровым, словно у него только сломана нога. Всем казалось, что он попал к нам случайно. Но он сказал, что скоро умрет, и действительно умер через две недели».
Самой маленькой из серьезно больных детей, которых я видел, была девочка пятнадцати месяцев, которая умирала от невробластомы – рака, который начался еще в утробе. Это генетически программируемая мина замедленного действия, развивающаяся после рождения и лишающая ребенка возможности жить в теле, в которое он вселился совсем недавно. В течение восьми месяцев Сара проходила лечение в больнице. Я заметил, что пока рядом с ней был только я, она лежала в кроватке довольно спокойно. Казалось, что она о чем-то задумалась. Но как только в палату входили ее родители, ребенок сразу же становился возбужденным и беспокойным, отражая их замешательство. Родители, видя его смятение, уходили в больничное кафе с еще большей тяжестью на сердце. «О, мой ребенок так расстроен тем, что происходит». Поскольку они не знали, как ребенок ведет себя без них, они видели только отражение в нем своих чувств. Они никогда не видели, как хорошо девочке, когда она остается одна.
Разговаривая с родителями впоследствии, я почувствовал разногласие и ссору между ними. Муж взял отпуск с работы на несколько недель, чтобы побыть вместе со своей дочерью, но поскольку болезнь дочери могла продлиться еще некоторое время, он чувствовал, что должен вернуться на работу. У его жены начиналась истерика, когда она понимала, что должна будет «остаться одна с бедной Сарой». Напряжение и возмущение нарастали. Жена считала, что ее муж бессердечен, поскольку хочет вернуться на работу. Он видел, что она не понимает, как сильно он страдает и как важно ему вернуться в знакомое окружение. Их дочь умирала, а вместе с ней и их отношения.
Продолжая наш разговор, вскоре мы убедились, что, каким бы ужасным ни представлялось им то, что случилось с Сарой, оно не было неестественным. Это была данность, которую они не могли по своему желанию устранить. Перед ними был выбор: уступить страху и раздражению – и тем самым усилить болезненность переживания для всех участвующих сторон, или же полностью войти в него с любовью, заботой и взаимной расположенностью, которые помогли бы преодолеть разделенность, нередко рождающуюся в трудную минуту. Каким-то образом они увидели, что это не просто бедствие, которое выпало на их долю, но и закономерный этап развития Сары и их тоже. Они поняли, что у них есть возможность такого отношения к происходящему, о котором до сих пор они даже не подозревали. Отец ребенка сказал: «Знаете, я молюсь, чтобы с девочкой было все в порядке и чтобы нам с женой было дано понимание, почему все случилось именно так, но на мои молитвы никто не отвечает». Когда он говорил, я чувствовал, что, возможно, если бы его жена стала на колени рядом с ним, когда он молится, в это мгновение на его молитву ответили бы.
Процент разводов среди пар с одним ребенком, который умер, очень высок. Возможно, это объясняется тем, что они не открываются горю друг друга, не принимают текущего мгновения и не пускают друг друга в свое сердце. Родители должны помогать друг другу открыться страданию, принять его и позволить сердцу раскрыться, стать ранимым и чувствительным к истине. Смерть ребенка дает возможность достичь глубокого понимания, заботы и любви.
Оказалось, что родители Сары дошли уже до последней черты и были готовы на все, даже на то, чтобы открыться своим страхам и ожиданиям. В последующие недели Сара стала заметно спокойнее, поскольку со стороны родителей она не чувствовала больше такого сильного страха. Любовь, которую ее родители могли разделить с ней, позволила ей стать спокойной и умереть с умиротворенностью на лице.
Знание о том, что привязанность работает в обоих направлениях и что дети также стремятся защитить своих близких, не означает, что родители должны скрывать свои эмоции, чтобы не смущать больных детей. Это значит, что они должны отпустить все разделяющие их барьеры, разделить страдание открыто и с любовью, поработать вместе для того, чтобы принять данность текущего мгновения. Мост между известным и неизвестным – всегда любовь.
Знакомая медсестра ухаживала за шестилетним мальчиком, который находился в глубокой коме в течение шести месяцев. Его отсоединили от системы поддержки жизни, от которой зависело существование его тела, но он не умирал. Вместо этого он оставался неподвижным, хотя вес тела уменьшился до девяноста фунтов. Это была упрямая горстка плоти, которая уже не могла жить, но и не желала умирать. Родители не могли на него смотреть и прекратили посещать его. Никто не мог понять, почему Марк живет и на чем держится в нем жизнь.
Однажды сестра провела всю свою смену с Марком. Хотя его тело было таким же безжизненным, когда она говорила с ним, она каким-то образом знала, что он ее слышит. Она не могла рационально объяснить это, но все же доверяла своему сердцу. Вначале она хотела растереть ему кремом тело, но затем решила смазать кремом его руки. Потом она взяла его на руки и начала разговаривать с ним: «Посмотри на это тело. Оно не сможет больше служить тебе. Тебе не стоит больше за него держаться. Зачем ты цепляешься за него? Почему бы тебе не отпустить его?» Затем Элизабет включила музыку и рассказала ему свою любимую историю о куколке и бабочке, сказав, что ему пришло время покинуть это тело и стать бабочкой. Разговаривая с Марком, моя знакомая чувствовала, что он ее слышит. Она начала петь для него и все время говорила, что если он отпустит тело, все будет хорошо. К концу дня у нее возникло интуитивное понимание того, что, возможно, источник проблемы не в том, что ему не позволяют умереть, а в том, что он беспокоится о своих родителях. Его привязанность к ним была такой сильной, что он нуждался не только в разрешении умереть, но и в знании, что им после этого тоже будет хорошо.
После окончания смены, сестра позвонила родителям и попросила их встретиться с ней в саду возле больницы. Она рассказала им о своих чувствах в этот день.
Через два часа мать Марка позвонила ей. Она сказала: «Мы зашли в комнату, поставили музыку, которую вы оставили там, и дежурная сестра посадила Марка мне на руки. Я сказала ему: „Знаешь, миленький, если ты умрешь, с тобой все будет хорошо – и с нами тоже. Нам будет хорошо, если ты отпустишь тело и умрешь“. В этот момент он сделал глубокий вдох и умер у меня на руках».
Мы не должны забывать, насколько сострадательными бывают дети. Нам следует показать им, что мы, большие, взрослые люди, которые все знают, можем не только страдать, но мы можем работать со своими страданиями и вместе с ними учимся жить и любить.
У меня есть друг по прозвищу Вейви-Грейви, который часто на добровольных началах появляется в роли шута перед детьми, умирающими в больницах Сан-Франциско. Он занимается этим уже несколько лет. Он рассказывал мне, что говорит умирающим детям что-то такое: «Посмотри на это тело. Ты видишь, что оно стало почти ненужным. У него не хватает силы, чтобы ездить на велосипеде. Оно не может играть с мячом. Оно не может выйти на улицу и побегать с ребятами. Фактически, оно не может даже ходить в школу. Когда твое тело умрет, будет очень здорово. И ты, возможно, увидишь свет. Если свет будет слева, иди налево. Если свет будет справа, иди направо. Вот все, что тебе нужно помнить».
Он говорит, что дети не так сильно увлечены мелодрамой. Дети не так сильно опутаны представлениями
