Когда мы просто видим то, что происходит, миг за мигом, наблюдаем без суждений или предпочтений, мы не теряемся в мыслях, вроде таких: «Этот миг для меня лучше того, эта приятная мысль мне нравится больше, чем боль в колене». По мере того, как мы приступаем к развитию этого осознавания всего без разбора, то, что попадает в пределы поля осознавания, оказывается весьма примечательным: мы начинаем видеть корень, из которого растет мысль. Мы видим то намерение, откуда приходит поступок. Мы наблюдаем естественный процесс ума и обнаруживаем, сколь много из того, что мы лелеяли и считали собой, есть по сути вещей безличные явления, проходящие одно за другим.
Мы обнаруживаем, что нам на деле нет нужды задавать кому-либо какие бы то ни было вопросы, нет нужды искать ответов вне самих себя. Когда мы проникаем в поток, он оказывается ответом. Задавание вопроса и есть уже ответ. Когда мы спрашиваем: «Кто я?» – мы есть те процессы, которые задают этот вопрос.
Когда осознавание проникает чуть поглубже, мы обнаруживаем, что наделили мыслящий ум реальностью, которой он независимо от нас не обладает, – т. е. абсолютной реальностью, не понимая, что он есть относительная часть чего-то гораздо большего. Если отделаться от запойного думания, мы обнаруживаем, что обычно замечали лишь немногое в необычайной активности сознания, и что привязанность к думанию заслонила нам все остальное. Думающий ум – это нечто совсем иное, нежели открытое осознавание без разбора, которое позволяет всему раскрыться в должной мере. Думание выбирает мысли; оно работает, измеряет, планирует; оно создает реальность вместо того, чтобы непосредственно переживать то, что налицо и происходит каждое мгновенье.
Когда мы обращаем внимание на постоянное движение ума, мы видим, что даже «наблюдатель» становится частью этого потока. Тот, который спрашивает: «Кто же наблюдает?» – это еще одна мгновенная вспышка мысли, замеченной нами; нет «никого», кто наблюдает; налицо только осознавание. Когда «я» становится всего лишь еще чем-то, наблюдаемым в потоке, мы видим, что сами не отличаемся от чего-либо прочего во Вселенной. Становится очевидной истинная природа бытия, потому что не остается ничего отдельного, ничего препятствующего нашей тотальности. Мы видим: то, что вызывает движение одной мысли и ее переход в другую, – это все та же самая энергия, которая движет звезды по небу. Разницы нет. Мы представляем собой природное явление, такой же продукт условий, полный изменений, как океан или ветер.
Мы видим, что природа сознания работает, отчасти напоминая руку Бога на знаменитой фреске Сикстинской капеллы: она вытянута, чтобы дать жизнь ожидающему ее существу, существу, готовому получить искру. И мгновенье за мгновеньем мы получаем эту искру, искру сознания, способности познания. Ее приятие возникает при соприкосновении осознавания с его объектом, зрения – с видимым деревом, слуха – со слышимой музыкой, осязания – с осязаемой землей, вкуса – с выпиваемой водой, обоняния – с обоняемым ароматом цветка, помысла – с содержанием представления. От мига к мигу сознание возникает заново в связи с каждым объектом чувств, включая внутренние чувства воображения и памяти. Это возникновение и исчезновение всего, что мы знаем о своем жизненном опыте. Вступление внимательности в этот процесс будет обнаружением ежемгновенного начала вещей, длящегося творения Вселенной.
Достаточно интересно то обстоятельство, что именно этот акт творения оказывается величайшей причиной превратного понимания в нашей жизни. Или, точнее говоря, именно наше самоотождествление с этим текучим процессом, как с «я», и становится проблемой. Как раз этот неверный взгляд на естественное развертывание лежит в основе большей части нашей полусонной слепоты и иллюзий. Сознание само собой возникает как результат соприкосновения осознавания и его объекта. Это «познавание» есть следствие естественного процесса, который существует сам по себе, без необходимости в добавочном «познающем» субъекте, в некоем «я», которое так или иначе предполагает ответственность за этот по сути своей безличный процесс. Это прокладочное «я» не дает нам участвовать в прямом переживании потока, т. е. всеобщей природы нашего существа.
Ауробиндо сказал: «Быть сполна – значит быть всем, что есть». Переживания приходят и уходят. Если мы отождествляемся с ними, притязаем на то, что они – это «я» или «мои», оцениваем их или привязываемся к ним, если мы застреваем в какой-то части текущего процесса, мы не видим, что явление, обозначенное как «я», постоянно рождается и умирает, что как процесс осознавания, так и объект, появляются и исчезают сотни раз в течение каждой секунды.
И когда осознавание глубже проникнет в этот поток, мы почувствуем, что естественное состояние нашего бытия, которое кто-то называет «умом мудрости» или «природой Будды», подобно солнцу: оно всегда сияет и всегда присутствует, хотя часто бывает скрыто облаками. Мы отделены от своего естественного света облаками мысли, желаний и страхов, тучами обусловленного ума, ураганом «я есмь».
2. Сила мудрости
Часто в разговорах о медитации мы слышим также о мудрости, или о знании. Но в чем же действительно заключается действие мудрости, или знания? Для чего оно нужно?
Для понимания. Если понимаешь ум, то не зависишь от его милости; а если не понимаешь, теряешься в его дебрях. Это та же разница, как между рабствованием у мысли и освобождением посредством ее. Различие между мудростью и знанием есть. Мы переживаем момент понимания и говорим: «А, вон оно как!» Затем мы думаем: «Но как же это случилось?» – и, может быть, позднее пытаемся объяснить другим, как было дело. Переживание понимания есть мудрость; попытка же удержать это понимание, передать его в словах, есть знание.
Все мы обладаем знанием, все мы способны передать множество весьма далеко идущих идей. Но если «познаванию» не предшествует мудрость, тогда знание оказывается «с чужого плеча», чужим, не нашим пониманием, ему недостает глубины. Вот почему два человека могут пользоваться одним и тем же языком, чтобы передать одно и то же содержание, но слова одного проникнут глубоко в наши сердца, тогда как слова другого лишь рикошетом заденут ум. Сила переживания, скрытая за словами, бытие, скрытое за познанием, – это и есть мудрость, подлинная передача.
Скажем, какая-нибудь книга может утверждать, что все живые существа суть одно. «Конечно, я могу видеть, как это верно: ведь у каждого из них есть тело, у каждого из них есть ум, у каждого есть эмоции, каждый ест и каждый дышит; все мы живем на этой планете. Я понимаю, что это значит». Затем, в момент глубокого осознавания, мы ощущаем себя неотделимыми от всего прочего; собственно тогда даже нет этого «прочего», от которого мы отделены. И мы думаем: «Да ведь все мы на самом деле одно!» Но когда мы пытаемся сообщить кому-нибудь об этом переживании, мы обнаруживаем, что повторяем почти в ожесточении: «Все мы – одно», т. е. пользуемся теми же словами, которые прочли раньше; но они оказываются неадекватными, потому что их значение переменилось. Его передать нельзя; его можно только пережить.
Назначение этой книги не в том, чтобы поделиться каким-то знанием, а в том, чтобы указать, что мудрость можно обрести внутри каждого из нас; и что усилие, потребное для установления равновесия ума, так чтобы он стал прозрачно-сияющим, – все мы должны выполнить для себя сами. Для меня самого написание книги есть часть практики, и мне надо удостовериться в том, что я сам остаюсь честным. В этом легко убедить себя, когда клюешь носом от сонливости: тогда человек чаще всего безучастен и спокойно проецирует на мир то, что он, по собственному мнению, есть, т. е. проецирует свои игры и мнения, которые
