— А вы знаете, — сказал он, — у меня такое впечатление, что госпожа Рейли говорит правду… Впрочем, не будем торопиться с выводами. Подождем, как на это отреагирует Энди. Как вы отлично знаете, наша передача — самая непредсказуемая в мире! Не переключайте телевизоры — мы скоро снова будем с вами!
Энди попросил организовать ему приватный телефонный разговор с госпожой Рейли. Поэтому программу на время прервали и пустили репортаж из Швеции.
Розмари провели в чей-то пустой кабинет, где на телефоне мигала красная лампочка.
Со стесненным сердцем она села за стол и дрожащей рукой сняла трубку.
— Энди?
— По моим щекам текут слезы. Она в свою очередь расплакалась.
— Они сказали мне, что ты умерла! — продолжал взволнованный знакомый дорогой голос в трубке. — Я в ярости — и одновременно я так безумно рад, что они солгали!..
Ей перехватило горло. Она не могла говорить. Молчал и он.
Только их всхлипы встречались где-то на полпути отсюда до Аризоны.
Розмари стала дергать ящики — в надежде найти носовой платок или салфетки. Но все было заперто.
— Ты меня слышишь?
— Да, дорогой, слышу, — сказала она, вытирая слезы просто ладонью и размазывая грим.
— Послушай, мой пресс-секретарь держит связь со студией по другой линии. Тебе не обязательно появляться в заключительной части передачи, мы можем это уладить. Ты как решаешь?
Розмари задумалась на несколько секунд, затем решительно сказала:
— Я все-таки появлюсь. Неловко перед ведущим — благодаря ему мы воссоединились, а я вдруг возьму и брошу его одного перед камерами…
Сын на другом конце провода рассмеялся. Какой чудесный смех!
— Похоже, я забыл, какая ты у нас заботливая и деликатная. Нет, на самом деле я не забыл. Я тоже выступлю. Если не возражаешь, мы завтра же устроим полномасштабную пресс-конференцию. Куда они тебя устроили?
— Я в «Уолдорфе», — сказала Розмари. — Как странно, Энди! Я говорю со взрослым мужчиной — а это мой мальчик! Для меня ты был шестилетним карапузом всего каких-то две недели назад!
— Когда ты вернешься в отель, мама?
— Как только закончится программа. Полечу туда стрелой.
— С учетом пробок, ты вернешься где-то в двадцать два тридцать. Ну а я смогу быть там не раньше чем в двадцать два сорок пять.
Она ошарашенно захлопала глазами:
— Как же — из Аризоны?
— На самом деле я в Нью-Йорке. У меня тут квартирка — прямо над офисом «БД». Официально сообщат, что я лечу на самолете и все такое… Какой номер твоей комнаты?
— Не знаю. Президентские апартаменты.
— А, понятно. Молодцы, хорошо устроили. Жди меня — уже выезжаю. На экране ты смотришься бесподобно!
Смеясь сквозь слезы, Розмари сказала:
— Да и ты, мой ангел, очень даже неплох на экране!
Глава 4
Толпа любопытных перед входом в Западную студию росла с угрожающей скоростью. Так что у Розмари появился благовидный предлог побыстрее исчезнуть оттуда.
Она в быстром темпе ответила на пару вопросов «едущего и заверила его, что непременно появится и этой студии еще раз, по уже вместе с Энди, который дал согласие на подобное совместное интервью.
Затем охран; — провела ее к задней двери — через кухню греческого ресторана и через студийный гараж. Там, на задворках Девятой авеню, ее поджидал белый лимузин. Маршрут тайного исчезновения, разработанный для Рип ван Розн, сгодился и для эвакуации новоявленной матери Энди, которая еще более известна для толпы.
Было уже ясно, как желтая пресса назовет ее: «госпожа Двойная Сенсация».
Водитель лимузина, настоящий ас, доставил ее к отелю «Уолдорф-Астория» за рекордное время — в двадцать два десять. Охранники провели Розмари через шумный многолюдный холл к особому лифту для самых важных особ и подняли на тридцать первый этаж.
Пока служащий открывал президентский номер, вставив электронную карточку в щель у двери, охранники поспешно выудили из своих бумажников первые попавшиеся листки — и протянули ей подписать. Так она дала первые в своей жизни автографы.
На панели телефонного автоответчика в просторной прихожей высвечивались цифры принятых сообщений: 37.
Ее замучат звонками! Ладно, пусть аппарат записывает молча — она позже, на досуге, разберется со всеми звонившими.
Розмари ткнула кнопку «Без звонка» и, на ходу сбрасывая одежду, побежала в ванную комнату.
Буквально за десять минут она успела принять душ, одеться и наложить макияж (собственное лицо без грима до сих пор приводило ее в ужас). Теперь она перед зеркалом прикалывала значок «Я люблю Энди» к нарядному кобальтово-синему атласному платью. Оно весьма смахивало на восточный халат, но Розмари в спешке не смогла обнаружить ничего более консервативного в том огромном ворохе одежды, что прислали ей едва ли не все крупные универмаги Нью-Йорка.
В дверь постучали. Сердце у нее так и остановилось.
— Обслуживание! Ваш ужин! — раздалось из коридора.
Розмари успокоилась и разрешила слуге войти. Она действительно на ходу успела заказать креветки и сыр.
Седовласый солидный официант в красном форменном пиджаке вкатил в прихожую многоэтажный, уставленный едой и напитками столик.
И у него на груди красовался значок «Я люблю Энди»!
— В гостиную, мэм?
— Да, пожалуйста, — сказала Розмари. — Но я заказывала только креветки и сыр.
— Это вам подарок от администрации, мэм. Разложить стойку бара?
— Да, будьте добры.
Она включила гигантский телевизор, а официант принялся накрывать стол в гостиной — расставлял прикрытые крышками блюда, раскладывал серебряные приборы и салфетки.
Он управился до завершения программы новостей. Когда заговорили о спорте, Розмари выключила телевизор и немного смущенно сказала официанту, который, закончив свое дело, в какой-то нерешительности переминался с ноги на ногу возле выхода из гостиной:
— Извините, наличных у меня нет…
— Что вы, что вы, мэм! — замахал руками седовласый официант. — Но я бы просил вас… Вы не черкнете несколько слов? Для меня будет большой честью иметь ваш автограф. Лучше любых чаевых! — простодушно прибавил он.
Поискав глазами, она не нашла иной бумаги, кроме круглой картонной подставки для коктейлей, и расписалась на ней.
Оставшись одна, Розмари подошла к окну. Между раздвинутыми роскошными занавесками, далеко внизу, виднелся красно-бело-желтый пунктир машинных огней на улице. Что влево, что вправо — одно и то же. Машины туда, машины сюда… Суета, суета, суета…
Так что же она скажет ему после первых объятий и поцелуев? Как сформулировать те вопросы, которые так и вертятся на языке? И как ей самой разрешить наиглавнейшую проблему: что может служить гарантией правдивости его ответов?
Она назвала его «мой ангел». В этом не было ничего дурного. Она так чувствовала в тот момент. Да и для его самолюбия это приятно…
В том прошлом, в далекость которого верилось с таким трудом, она частенько называла его именно так:
