вновь привлекли в кабинет обеспокоенную Эллу Михайловну.
— С вами все в порядке?
— И зачем я влез в это болото?! — с горечью спросил у секретарши Игорь. — Зачем мне это нужно? Зачем поперся в эти дебри, Сусанин, блин!
Элла Михайловна сочувственно вздохнула и удалилась. На языке вертелась торжествующая фраза «Я же вам говорила!», но секретарша деликатно промолчала.
Глава 37
Передача «Час мэра», назначенная на понедельник, так беспокоила Нику Сереброву, что она уже в субботу погрузилась в нервозность и суетливость, ей совсем не свойственные. Обычно передачи с Сувориным проходили без сучка и задоринки, прибавляя Нике шарма, а Валерию Александровичу — любви горожан. Он четко отвечал на многочисленные хозяйственные вопросы, демонстрировал отличную память на цифры и адреса, оживлял беседу щедрыми комплиментами Нике и посылал в ее сторону выразительные взгляды. За этими комплиментами и взглядами абсолютно ничего не таилось, но зрители приободрялись, начинали фантазировать, искать клубничку там, где ее не было, и рейтинг «Часа» неуклонно рос. Суворин и Ника интуитивно овладели и теперь с детской непосредственностью пользовались «эффектом слияния», как это делают эстрадные звезды: тандем Мурат Насыров — Алена Апина, например, способен собрать гораздо большую аудиторию, чем каждый из певцов в отдельности. Некоторый отсвет фривольности, излучаемый Сувориным и обольстительной Никой, превращал «Час мэра» для простых зрителей — особенно зрительниц — в увлекательный сериал.
Но в понедельник Валерию Александровичу будет не до комплиментов и не до своего привычного возгласа «ого-го!». Спасибо, если вообще вспомнит, зачем они собрались в студии, встревоженно думала Ника, в третий раз набирая домашний номер Оли Щеткиной.
— Оленька, это опять я, — с просительными интонациями сказала Ника. Извини, я забыла тебя спросить, ты забрала из мэрии выборку по результатам прошлой передачи? Чтобы отчитаться?
— Ну конечно, Ника Львовна! — недовольно отозвалась ассистентка. Беспокойная начальница ее уже затромбила. — Что вы так переживаете?
— Боюсь за Суворина. Как он себя поведет? Вдруг неадекватно? У него сейчас такой трудный период.
— Справится, Ника Львовна, перестаньте дрожать. Что вы как девочка!
Сесть под пристальное око видеокамеры и провести передачу казалось Ольге таким же элементарным делом, как почистить зубы. Она, несомненно, спокойно выдержала бы прямой эфир, поболтала бы с Сувориным часок без всякой подготовки и без написанного текста — как это и делают многие современные ведущие, пусть немного дремучие и косноязычные, но зато такие веселые, игривые, непринужденные.
— Ах, Оля, я тебе не сказала…
— Что еще? — устало спросила Оля.
— Иван Степанович, тот, который Елесенко, вымучил у меня твой домашний адрес.
— Как?! — поразилась Ольга.
— Ты уж прости, но я не смогла противостоять такому буйному напору. Он сошел немного с ума. Твой разрез на юбке и твои пышные волосы его потрясли, очевидно.
— И что мне теперь делать, Ника Львовна?
— Ну, не с пулеметом же он к тебе придет, если вздумает. С цветами, я полагаю. Просто знай, что он в курсе, где ты живешь.
— Обрадовали вы меня, Ника Львовна, ничего не скажешь! На мою голову только этого старого козла и не хватало.
— Прости, золотце, так получилось!
— Сказал Герасим Муму, — вздохнула Оля. — Ладно, справлюсь. Опыт есть. Я могу вернуться в ванну, Ника Львовна?
— Я вытащила тебя из ванны?
— Да. И с моих пышных, а в данный момент мокрых волос капает на пол.
— Беги, беги! Извини, Оля!
— Ничего страшного, Ника Львовна.
Ника забралась с ногами в кресло. Усилием воли заставила себя отвлечься от неприятных мыслей о передаче и потенциально опасном состоянии главного участника — мэра Суворина. И сразу в голове зазвучали слова, разговор последней встречи с ее возлюбленным. Они встретились, как всегда, конспиративно, опасаясь разоблачения.
— Я так тебя люблю.
— Тогда разводись. Будем вместе и днем, и ночью.
— Днем я работаю.
Ника промолчала. Мужчины умело игнорируют главное, цепляясь к малозначительным частностям: в предложении Ники основную нагрузку нес глагол «разводись», а не обстоятельство «днем и ночью». Она прекрасно знала, что днем он работает.
— Когда-нибудь я разведусь, — пообещал он наконец.
Когда-нибудь! Когда ей стукнет пятьдесят? До круглой даты осталось всего девять лет. По темпам развития их взаимоотношений он как раз и созреет к ее торжественному юбилею.
В очередной раз Нике не удалось исторгнуть из него конкретных обещаний, хотя страсть переполняла ее возлюбленного, он сжимал ее в объятиях крепко, почти яростно, и не хотел отрываться от ее губ.
Ника в нерешительности посмотрела на телефон. Как хочется поговорить! Медленно она набрала номер.
— Алло! Самарский у телефона, — тут же ответил Николай.
— Привет, — улыбнулась Ника. — Как дела?
— Ничего хорошего. Мои шансы победить на выборах медленно, но настойчиво тают.
— Только это тебя и волнует?
— Угу.
— Жена дома?
— Нет, — неожиданно признался Коля.
— Как? — удивилась Ника.
— Так. Отправил Алку с ребенком в путешествие. Пусть отдохнут от меня.
— Когда?
— Еще во вторник.
— Когда мы записывали «круглый стол»?
— Да.
— И ты ничего мне не сказал? — с обидой спросила Ника.
— Не сказал, — признался Самарский. — Но ты ведь меня простишь?..
О своей исключительной привлекательности для представителей сильного пола Оля Щеткина узнала еще в младенчестве. Ни от кого так настойчиво не требовал безупречного выполнения гимнастического этюда на бревне учитель физкультуры в школе, как от Олечки. Преподаватели-мужчины московского института, где Оля заочно училась на звукорежиссера, превратили три года учебы в пытку: ни один зачет или экзамен у нее не хотели принимать прежде, чем она не ознакомится с интерьером дачи экзаменатора. Теперь на ее голову свалился еще и господин Елесенко с его широкоизвестной любвеобильностью.
Спасибо, Ника Львовна предупредила подчиненную о страсти, внезапно овладевшей Иваном Степановичем. Конечно, адрес она рассекретила совсем зря, не стоило этого делать. Но хоть призналась. А то Ольга совсем бы растерялась, увидев в дверном глазке радостную физиономию Елесенко в зарослях красных роз.
— Добрый день, Оленька! — звучно провозгласил Иван Степанович, с трудом умещаясь в пространстве под косяком. Он влюбленно оглядел ее крошечный халатик без пуговиц и остался чрезвычайно
