— Ты не понимаешь, что ли? Теперь, когда я, того гляди, окочурюсь, ты — единственный сильный конкурент Елесенко.
— Вы обещали поправиться.
— Но не прямо сейчас же, шустрый ты какой! Со временем. А пока я буду глотать пилюли и мерить давление, город уплывет в лапы Ивана. Будет тебе тогда и подряд на строительство автобана, и место в центре для элитных домов, и выгодные тендеры.
— А плевать.
Суворин ушел в подушку, на поверхности остался только его нос. И его нос выражал крайнюю степень обиды и недовольства.
Медсестра подошла к Игорю и дернула его за рукав белого халата.
— Вы что, с ума спрыгнули? — прошипела она. — Совести у вас нет. С ним нельзя так разговаривать.
— Со мной нельзя так разговаривать, — подтвердил Суворин. — Я щас как выдам ровную линию вон на том аппарате, будешь знать! — Мэр кивнул в сторону писклявого кардиомонитора, который отражал конвульсии суворинского сердца.
Игорь шумно вздохнул.
— И не вздыхай. Дай честное слово, что выиграешь у Елесенко.
— Как же я вам его дам?! — возмутился Шведов.
— Дай, дай! — как цыганка, привязался Суворин. — Дарю тебе свой электорат. Все мои избиратели станут твоими.
— Вот спасибочки! Но все дело в том, что я больше не хочу участвовать в этой грязной возне.
— Игорь!
— Да, не хочу!
— И снимаешь свою кандидатуру?
— Да, снимаю.
— Все. Не желаю с тобой больше разговаривать. Катись отсюда. А я останусь тихо умирать.
— Сердца у вас нет, молодой человек! — упрекнула зеленая медсестра.
— Зато у меня есть, и оно сейчас остановится, — сказал шантажист Суворин и действительно стал приобретать синюшный оттенок.
— Да хорошо, хорошо! — воскликнул Игорь. — Убедили.
— Будешь участвовать в выборах?
— Буду.
— Вот и умница, — похвалил Суворин. — Я никогда в тебе не сомневался.
Доктор, возникший в палате, сделал удивленные глаза, недоумевая, каким образом к постели реанимационного больного пробрался посетитель.
— Валерий Александрович, — укоризненно покачал он головой, — что же вы, а? Немного отпустило, и вы уже канкан готовы танцевать? А вы, юноша? Игорь Шведов, если не ошибаюсь? Ну-ка, быстренько закрыли дверь с той стороны.
Игорь дотянулся до руки тестя и сжал ее на прощанье.
— Я еще приду, — пообещал он. — Держитесь!
И вышел из палаты.
Глава 49
Ивана Степановича Елесенко вспоминали добрым словом не только в палате кардиологического отделения. Телевизионная труженица Оля Щеткина, изумительная живая Барби, постоянно теперь держала его в мыслях.
— Я звонила в больницу, — обрадованно сообщила Ника Сереброва. — С Валерием Александровичем все в порядке. То есть, конечно, не все, но жить будет. Ну и напугал он нас!
Ольга внимательно осмотрела колени начальницы — короткое платье позволяло сделать это беспрепятственно и подумала, что в таком возрасте щеголять обнаженными мослами — возмутительно.
— Да, напугал, — согласилась она. — Остался Шлимовск без мэра. Признаться, он мне очень нравился. Господин Ого-ого. Квартплату сколько уже не повышали! И телефон давно не дорожал.
— Телефон, я думаю, не его епархия, — вспомнила Ника. — Но, несомненно, Валерий Александрович был шикарным мэром. Такого второго не найдешь. Надеюсь, он поправится.
— Поправится. Однако в выборах участвовать не будет, это однозначно. Представляю, как ликует сейчас старый козел Елесенко, — зло сказала Оля. Он автоматически стал первым номером в списке.
— Он оставил тебя в покое? — как бы мимоходом спросила Ника, не отрывая глаз от сценария передачи. Она ставила на полях галочки, вычеркивала что-то.
— Нет, Ника Львовна, он не оставил меня в покое! — с негодованием воскликнула Оленька. Она все еще злилась на свою начальницу за то, что госпожа Сереброва выдала противнику ее адрес. — И я чувствую, не оставит в ближайшем будущем.
— Что-то Сергей сегодня задерживается, — быстро ушла с темы Елесенко Ника. — А, вот и он!
— Здравствуйте, дамы! — сказал с порога видеооператор Будник. Он тащил на пузе телевизор «Дэу».
— Купил, что ли? — поинтересовалась Ольга.
— Нет. Починил. Марине Генриховне из бухгалтерии.
— Сережа, твои золотые руки эксплуатирует весь телецентр! — заметила Ника.
— С дамами из бухгалтерии лучше поддерживать самый пламенный контакт, — ответил Сергей. Его лоб был мокрым от пота. Он осторожно взгромоздил телевизор на стол Оли.
— Ну, ты молодец! — возмутилась девушка. — Нашел куда поставить!
Сергей нагло приклеился к ложбинке, видневшейся между двумя лацканами Олиного летнего пиджака. Пиджак был надет прямо на голое тело, так, как предлагал этим летом фейшн-канал в Интернете.
— Что пялишься! — одернула видеооператора Оля. — Быстро отвернулся!
— Обожаю тебя, — признался Будник. Он работал с Олей в одной упряжке уже три года. И все это время Ника Сереброва становилась свидетельницей жарких перепалок между оператором и ассистенткой.
— Ребята! Не ссорьтесь! Оля, как ты несправедлива к Сергею!
— Ах, оставьте, Ника Львовна, — презрительно бросила Оленька. — Вечно вы мне кого-то пытаетесь подсунуть. Будника, Елесенко.
Девушка выскочила из-за стола и, громыхая каблуками, ринулась вон из кабинета.
— Какая-то она сегодня странная, — улыбнулся Сергей. — Но хорошенькая! Безгранично.
Потом он вспомнил, что хвалить одну женщину в присутствии другой значит обзавестись если не врагом, то недоброжелателем.
— А вы, Ника Львовна, сегодня вне конкуренции! — молниеносно поправился он. — Мини вам фантастически к лицу. То есть к ногам.
Начальница ничего не ответила. Она не была дурой, чтобы безоговорочно поверить льстецу.
— Как там наш Суворин? Вы не звонили в больницу? Что у него? Инфаркт?
— Да. Но знакомый врач мне сказал, еще лет двадцать Валерий Александрович протянет. Если, конечно, с ним опять кто-нибудь не сыграет подобную шутку. Я имею в виду детский вопль.
— Ну какая собака такое подстроила! — возмутился Сергей. — Наверняка кто-то из конкурентов. Знают ведь, что у Суворина пропали дочь и внук, вот и инсценировали. Ладно, понес телик в бухгалтерию…
…Оля Щеткина стояла на площадке между двумя лестничными пролетами. Около ее ноги виднелась пустая жестянка из-под кофе, забитая до отказа окурками.
«Не отвяжется, — думала она о настырном Иване Степановиче. — Придется проститься с репутацией строгой девушки. Все узнают, что я стала любовницей Елесенко. А вдруг не узнают? Если хорошенько
