упорство журналистки было вознаграждено: мне разрешили поиграться с металлоискателем. Рама издала взволнованный вопль, когда я попыталась пронести в мэрию кейс.
– Там ничего особенного. Так, один калаш и пара шмайссеров.
– Все равно открывайте, – приказали охранники, радостно столпившись вокруг добычи.
Я стала давить на кнопки, набирая код: 953 610 744.
964 510 744.
Мужчины заинтересованно следили за мучениями посетительницы. Красные цифры возникали и гасли на табло, но кейс не открывался…
– Да-а, крутой чемоданчик, – протянул один из охранников.
– Вы говорите, внутри ничего особенного? – спросил другой.
– Так. Сущая ерунда.
– Интересно, как же тогда вы упаковываете более ценные вещи?
Внезапно я поняла, что совершаю ужасную ошибку. Нельзя ломиться в мэрию с этим кейсом…
– Забыла код, – беспомощно посмотрела я на охранников.
– Мы вас не пропустим, пока не полюбуемся на ваш склад оружия.
– Ну хорошо. Пойду вспоминать, – кротко ответила я.
Я вышла на улицу и села на скамейку, окруженную цветущими клумбами. Клумбы полыхали красными тюльпанами. Раскаленный диск солнца сверкал между редких белых облаков…
– Нонна! Я – дура, – сообщила я в трубку телефона.
– Способность к трезвой самокритике и адекватной оценке собственных действий – отличное, но довольно редкое качество, – тут же отозвалась подруга.
– И ты тоже дура!
– Беспочвенное злобствование не украшает девушку, – спокойно парировала Нонна.
– Понятно. Если я дура – то это трезвая оценка. Если ты дура – то это злобная инсинуация.
– А в чем дело, собственно говоря?
– Ты куда меня привезла?
– В мэрию.
– Вот именно! По легенде, я не открывала кейс. Значит, думаю, что он набит деньгами. Да?
– Да.
– И, зная это, тем не менее упорно несу его в мэрию, прямо в кабинет Холмогорову, мимо охранников, которые не пропускают ни одной сумки. А как выглядит чиновник, принимающий гостей с кейсами, набитыми деньгами?
– Но ведь в кейсе не деньги! Там бумаги и статуэтка!
– Но я же этого не знаю!
– Как это ты не знаешь?
– Ты сама мне сказала не признаваться в этом Холмогорову! – яростно прошипела я.
Нонна помолчала минуту. Или пять. Потом утомленно процедила:
– Юля, я с тобой сегодня общаюсь с самого утра. И знаешь что?
– Что?
– Я ПРОСТО ОТ ТЕБЯ ОФОНАРЕЛА!!! – заорала Нонна.
– Хорошо, – послушно согласилась я. – А делать-то мне что? Я тут у мэрии в клумбе сижу. Вызвать Холмогорова на улицу?
– Вызови. Все, пока, мне надо работать.
– Нонночка, – взмолилась я. – Подожди! Я код забыла! А куда дела бумажку – тоже не помню. Она, случайно, не у тебя?
– Ты ее положила к себе в сумку. И на ней написано: девятьсот шестьдесят три, пятьсот десять, семьсот сорок четыре! – проорала Нонна. – Как можно за один час забыть число всего из девяти цифр?
– Действительно. Всего-то девять цифр. Мелочь какая.
– У тебя в голове мозги или каша?
– Полагаю, вопрос риторический? Нонночка, ты не могла бы повторить код? Я не успела записать!
…Холмогоров спустился через три минуты после моего звонка. Он выглядел удивленным. Я впервые позвонила сама, раньше инициатива всегда принадлежала ему. И мы никогда не встречались тет- а-тет. А сейчас… Синее небо, сияющее солнце, горячий ветер, пылающие цветы…
– Андрей Вадимович, держите. Это вам! – сказала я вместо приветствия.
– Юля, что это?
– Вам посылка от депутата городской думы Антона Аркадьевича Воскресенского.
Легкое удивление на лице Холмогорова сменилось катастрофическим недоумением.
– А что в кейсе? – метнул в меня молниеносный, но внимательный взгляд Холмогоров. Я услышала свист падающей бомбы и сжалась от страха.
– Деньги, наверное. Воскресенский сказал, он вам должен. Вы сами откройте, посмотрите. Вот код у меня на бумажке записан.
– Никаких денег депутат мне не должен, – отрезал Холмогоров.
– Он очень просил передать вам этот кейс!
– Но почему он использует тебя в качестве курьера? Почему сам не принес?
– Так его же подстрелили!
– Что?! – встрепенулся Андрей Вадимович. – Юля, о чем ты?
Я максимально сжато рассказала Холмогорову о трагедии, случившейся в загородном имении депутата. Старалась быть лаконичной. Не использовала мои излюбленные сложноподчиненные предложения, отбрасывала прочь экспрессивные прилагательные.
– Юль, а тебе это все не приснилось? – покачал головой Холмогоров. – Воскресенский, насколько я знаю, сейчас отдыхает на каком-то курорте. Вроде на Мальдивах. Обещал на целых десять дней отключить свой сотовый. По-моему, это непозволительная роскошь.
– Если мне все это приснилось, откуда кейс?
Холмогоров озадаченно рассматривал чемодан, молчал и хмурился… Видимо, боялся подвоха, провокации. Он даже оглянулся – вероятно, в поисках скрытой камеры.
– Нет, я ничего не понимаю. Ты говоришь… В него стреляли какие-то бандиты? Хмм… Наверное, это связано с бизнесом Воскресенского. Вляпался куда-нибудь…
– А вы хорошо с ним знакомы? То есть были знакомы?
– Ну… Был знаком. Довольно поверхностно. Все равно, Юля! Почему же никто, кроме тебя, не знает об этом происшествии?
– Я сама удивляюсь!
– Но о смерти Воскресенского на следующее же утро кричали бы все местные СМИ.
– Андрей Вадимович! – взмолилась я. – Не мучайте! Откуда я знаю, почему гибель Воскресенского не афишируется. Я не скажу вам больше, чем мне известно. Воскресенский попросил передать вам кейс с деньгами. Вот кейс. Вот бумажка с кодом. Все, я выполнила его поручение, теперь хочу почувствовать себя свободной.
– Но почему же ты так долго не отдавала кейс? – пытливо уставился на меня Холмогоров.
О господи, что ответить? Я не готова к этому вопросу!
Признаться, что не расслышала его фамилию, когда ее произнес Воскресенский? А через пять дней мое сознание вдруг прояснилось и я поняла, кому должна отдать чемодан? Бред с галлюцинациями. Эта версия не пройдет, надо придумать другую.
– Видите ли, Андрей Вадимович… С кейсом случился казус.
