и мелодично подвывая, словно негритянский проповедник. Все во мне было пронизано леденящим ужасом, конечности подрагивали, как щупальца агонизирующего осьминога, мозг превратился в воспаленный сгусток страха, перед глазами мерцали радужные круги.
Как человек, исправно читающий прессу и просматривающий телепрограммы, я была блестяще осведомлена о разнообразных кровавых зверствах, учиняемых приматами в отношении друг друга. В век нанотехнологий, микрочипов, коллайдера, на фоне научных открытий и достижений, на планете сохранились извращенные формы человеческих взаимоотношений. Насилие, рабство, пытки – все это никуда не исчезло с развитием общества, а цвело буйным цветом, словно с течением времени человек ни капли не изменился, а так и остался в мрачном Средневековье…
Почему именно я должна стать очередной жертвой лесного маньяка? Как же так вышло, что я оказалась во власти психа, который развлекается, устраивая охоту на людей? Я не должна быть здесь, я должна была так и остаться зрителем, с замиранием выдыхающим: «Боже, какой ужас!», когда по телевизору показывают очередной жуткий эпизод. Да, где-то кого-то брали в плен, мучили, превращали в рабов, но это всегда оставалось за границей моего существования, было лишь сюжетом криминальной хроники, статьей в желтой прессе… И вот сейчас я стала непосредственным участником событий.
Я осмотрелась. Подвал отнюдь не был темным или затхлым. Это было большое помещение, залитое электрическим светом и заставленное по углам ненужной мебелью. Свободного пространства тоже оставалось достаточно, хватило бы на десяток столов со швейными машинками – и можно открывать вьетнамскую мастерскую по изготовлению костюмов от Версаче. Я вылезла из массивного кресла и отправилась исследовать изолятор временного содержания. В углу отворила дверь, за ней обнаружила действующий туалет, весь в сверкающей кафельной плитке жизнерадостного лимонного цвета. И даже туалетная бумага есть! И разрекламированное мыло, аромат которого свалит с ног лошадь.
– Какой комфорт, – с горечью вымолвила я. – Какая трогательная забота о нуждах заключенного…
В таких подвалах нормальные (не чокнутые!) владельцы коттеджей обычно устраивают тренажерные залы с сауной и бильярдные комнаты. Но Владимир Германович конечно же никак не подходил под определение адекватной личности, и, вероятно, бильярд его уже давно не возбуждал.
Ему требовались более сильные впечатления.
Подумала, что в этом доме наверняка есть еще один подвал – оборудованный под камеру пыток. Мое буйное воображение нисколько не щадило нервную систему. Минута разнузданного фантазирования – и я запросто довела себя до обморока, подобного тому, что случился, когда маньяк пообещал выколоть мне глаза. Все вокруг опять поплыло.
– Нет, не надо выдумывать ужасы, – приказала я себе. – Остановись! Еще ничего не случилось. Возможно, ничего и не будет. Психи – они такие непостоянные. Семь пятниц на неделе. Сейчас пообещал убить, к вечеру захочет дать интервью для «Удачных покупок»…
Я умылась над раковиной, посмотрела в зеркало. Содрогнулась от увиденного… Из зеркала на меня таращилось замученное худое существо с черными кругами под глазами и синими жилками, проступающими на висках. Я пристально вглядывалась в свое отражение, словно пытаясь понять, на что способна девица в зеркале, и вскоре ощутила прилив энергии. Это не было отвагой или мужеством, скорее – вредностью, нежеланием сдаваться без боя отвратительному бородатому типу, который возомнил, что вправе забавляться с людьми, как с подопытными кроликами. Странная сила поднималась откуда-то изнутри, из незнакомых мне самой глубин натуры. Что бы ни случилось, я буду бежать, изворачиваться, царапаться, кусаться, как затравленный зверь, но спасу себя, выкручусь из этой ситуации…
Увы, я могу рассчитывать только на собственные силы. Меня некому спасать. Я пока еще не так долго отсутствую в городе, чтобы кто-то всерьез обеспокоился. Мама, возможно, даже и не звонила из своей Колумбии. Нонна, естественно, позвонила раз двадцать, возмущенная тем, что вчера в девять вечера меня не было дома и мы не встретились за ужином, как договаривались. Матвей, полагаю, лежит в коме в какой- нибудь больнице… Ах да! Елена Аметистова! Вот эта мадам, безусловно, уже оборвала мой телефон, но какой от этого толк? Она, наверное, привыкла, что я не спешу отвечать на ее звонки.
Надо же, я совсем про него забыла. Да и он обо мне забыл… Как несправедливо – мужчина, целых два года бывший самым близким и родным человеком, с полуслова угадывающий мои желания, теперь даже и не претендует на роль спасителя. Ему давно нет никакого дела до того, как я живу…
Внезапная надежда солнечным лучом вспыхнула в душе, измученной переживаниями: я вдруг вспомнила о милиции!
Да, реальность такова, что, размышляя о спасении, в последнюю очередь вспоминаешь об организации, призванной защищать общественный порядок и права личности. Когда по вечерам я сталкиваюсь на улице с милицейским патрулем и вижу эти нахмуренные лица, не только не обезображенные интеллектом, но лишенные даже малейшего намека на умственную деятельность, я думаю: не дай бог оказаться в их власти, это страшнее, чем напороться на уличную банду…
Но сейчас почему бы именно милиции не озаботиться поисками пропавшей журналистки? Тем более что ее сумка – с паспортом, карточками, телефоном, ключами от квартиры! – вероятно, уже найдена в непосредственной близости от юноши, распоровшего себе гипоталамус березовым сучком. Кого же еще искать, как не девушку, обронившую три килограмма документов и прочих мелочей прямо около трупа? Безусловно, милиция тут же возьмет след, страстно мечтая раскрыть преступление немедленно, молниеносно. Они конечно же начнут меня искать!
Я готова трое суток подряд объяснять в милиции, каким образом моя сумка очутилась в данном месте, лишь бы сейчас меня вырвали из цепких клешней бородатого шизофреника!
Однако… Существуют различные варианты:
1. Парень в бейсболке так никем и не обнаружен. Мирно разлагается под березой, не привлекая к себе внимания. Кошмар.
2. Парень жив, он пришел в себя и отправился залечивать раны. Конечно, в его состоянии он вряд ли обратит внимание на сумку, брошенную где-то в кустах.
3. Парня забрали товарищи, они же нашли сумку. И, обуреваемые жаждой мести, бросились на поиски некой Юлии Бронниковой. Засели в засаде около ее дома – но ничего не добились. Ведь сейчас мне трудновато порадовать их своим появлением. Что они сделают потом? Вряд ли обратятся в милицию, да ни за что на свете! Скорее погуляют на деньги, найденные в сумке, сдадут в скупку два мобильника – старый и новый, да еще постараются взломать ПИН-код моей кредитки.
Возможно, есть и другие варианты развития событий. Сейчас мои мозги, парализованные страхом, не могли придумать ничего оптимистичного и вселяющего надежду…
Дверь вверху на лестнице распахнулась, и появился охранник Гриша. Он торжественно нес перед собой поднос.
– Ну как ты тут? – вполне по-человечески поинтересовался он. – Жива еще? Не умерла от голода?
Я устремилась навстречу посетителю, удивленная его доброжелательным тоном.
– На вот, держи-ка. Поешь. – Охранник поставил поднос на широкую деревянную ступеньку и попытался исчезнуть.
Но я пулей вознеслась наверх, поближе к нему, вцепилась в руку и зашептала горячо и страстно:
– Гриша, милый, подожди, не уходи! Ты же нормальный парень, я вижу! Пожалуйста, вытащи меня отсюда! Чего от меня хочет этот монстр? Зачем здесь держит? Что он задумал? Гриша, Гришечка, не бери
