левую руку, звали Мартьян и Агап; первый владел мельницей и скотофермой, где трудились трое его сыновей, дочка и четыре батрака, второй, даром, что был довольно молод — управлял большим хозяйством.
— Сколько ты мешков отдал? — спросил Ефраим.
— Десять кукурузы и пятнадцать картошки. — Агап пятерней взлохматил непокорные русые волосы. — Еще свеклы… Теперь в подвале у них там все лежит — а зачем им столько? И торговать ведь не станут, половина сгниет!
Ефраим перевел взгляд на Мартьяна.
— Семь окороков больших, — сумрачно поведал тот. — Мешок муки и солонину еще.
Покачав головой, хозяин воскликнул с деланным удивлением:
— Не понимаю я! И вы не хотите этих… паразитов извести? От власти их избавиться, добро свое назад вернуть?
Соломон, положив на стол большие кулаки, кивнул.
— Мы, Ефраим, хотим, конечно, — согласился Мартьян, — но только мы не хотим еще и от жизни своей избавиться.
— Атамана нет! Уже давно нет. Пропал он и вместе с ним куча людей его.
Ефраим слышал по «Радио-Пустошь», что Макота обосновался на Мосту, но Шаар Скиталец всякое брешет, у него язык без костей, молоть разную ерунду он горазд, а там — кто его знает? Тот ли Макота? Может, кто другой, только зовут похоже, а может, Шаар вовсе спутал. Еще каких-то людоедов приплел, болтун. А ежели тот самый — так и что? Мост далеко! Мало ли что там, в чужом краю Макота делает, здесь-то его нет. И, уж во всяком случае, не собирался Ефраим пересказывать треп Скитальца соседям. Им лучше не знать, смелей будут. Благо, у них приемников не имеется.
Так что сказал иначе:
— Нет Макоты здесь! Во Дворце не больше двадцати человек осталось, не считая девок. И старшим у них вы знаете кто?
— Чеченя, — кивнул Агап.
— Чеченя! — Ефраим поднял указательный палец. — Видели вы его? Говорили с ним?
— Говорили, — пророкотал Соломон, потирая кулаком морщинистый лоб. — Сопля расфуфыренная.
— Правильно! Чеченя — дурак, ничего толком не может, против атамана он — что цыпленок против петуха. И против нас тоже!
Агап заерзал, вопросительно глядя на Мартьяна. Ефраим слыхал, что недавно молодой удачливый фермер сватался к дочке мельника. Он не знал, чем там дело кончилось, судя по всему — не согласием, но и не отказом. Договариваются, стало быть. А раз так, Агап, даже если в душе и хочет от бандитов избавиться, против будущего тестя не пойдет.
— Однако же два десятка людей у него, — возразил Мартьян, — да все со стволами. Машины есть. Патронов тоже хватает — недавно из самого Харькова караван к ним прибыл с патронами.
— Не к ним. Мимо он шел и просто свернул по дороге.
— Просто — не просто, а я слыхал, два ящика патронов во Дворце караванщики оставили, на солонину сменяли…
— На твою солонину.
Мартьян кивнул.
— На мою. Ну, так и что ж делать?
— Ты семерых можешь дать. Даже если сам за ружье не возьмешься — семерых! Агап — десяток людей.
— Восемь, — возразил тот, — братья Кучмы в Киев с попутным караваном ушли, не хотели больше тут жить из-за бандюков.
— Неважно — восьмерых, значит. Это уже пятнадцать. Да я… я девять, нет — десять человек дам. Это двадцать пять! Еще Соломон, у него никого нет, но охотник он знатный, сами знаете, как стреляет, и ружье у него это…
— Оптичицкое, — подсказал Соломон.
— Оптичицкое. Нас больше получается. Стволы тоже найдутся, или я не знаю, Мартьян, что у тебя ружья в сундуках лежат? Патронами я поделюсь. А во Дворце все пьяные каждый вечер — досюда шум доносится иногда! Чеченя — слабак, со своими людьми сладить не может. Мы их из Дворца выбьем, скажете, нет?
— Выбьем, — кивнул Мартьян.
Тут и ссутулившийся Агап радостно поднял голову, услышав, что будущий тесть внезапно изменил мнение и согласился с Ефраимом. — Выбьем, конечно.
— Вот это дело! — осклабился Соломон и стукнул кулаком по столу. — Так двинули на бандюков!
Был он хоть и староват, но силу еще имел изрядную. Широк в плечах, с бычьей шеей и толстыми руками — того же Агапа, хоть фермер раза в три моложе Соломона, легко на землю свалит.
— …А после того, как возьмем Дворец, вернется атаман Макота, — будто и не услышав этих слов, продолжал Мартьян. — Вернется и покрошит нас всех мелкими ломтями. Зажарит и сожрет, как тот мутант- людоед. И нас, и детей наших, и жен убьет… Вон, как Бориса со всеми его близкими когда-то убил. Помните, как хоронили потом мы их, куски по двору собирали да головешки обугленные?
В сарае воцарилась тишина, только громко посапывал Соломон. Ефраим опустил голову, уставившись в стол перед собой. Ковырнул ногтем плохо стесанный сучок. Ничего не выйдет. Боятся они, слишком боятся атамана, хотя Чеченя этот — сморчок мелкий, но хозяин его… Очень уж круто он с непокорными обходится.
— Атаман, может, и мертв уже, — тихо произнес Ефраим. — Сколько про него не слышно? Он…
— Сам знаешь, что не мертв, — перебил Мартьян и подался вперед, навалившись на стол локтями. — Ты думаешь, мне неохота этих… мразей этих, сволочей поганых расколошматить? Еще как охота!
— Ну, так соглашайся! У них минометы там, слышал про такое оружие? Три штуки. Захватим их — никакой Макота нам не страшен будет.
— Каждый раз, как морды эти наглые во двор суются, меня аж трясет всего… — продолжал мельник, не слушая. — Но нету у нас силы с атаманом Макотой совладать. А он приехать в любое время может. Вот прямо щас прикатит на машинах своих с братвой, которую в поход взял, — что тогда делать будем? Он…
Приглушенный шум двигателя проник в сарай, и все, кроме Соломона, вздрогнули. Шум усилился. Агап заскрипел лавкой, будто собрался вскочить и запрятаться в сено, наваленное под дальней стеной сарая.
— Сиди! — прикрикнул Мартьян.
Сквозь щели между досками проник свет, мигнул, блеклые полосы заскользили по полу.
— Пров! — севшим голосом окликнул Ефраим.
Заскрипела дверь, и в сарай сунулся батрак с длинным ружьем в руках.
— Пров, это кто там едет?
Батрак пожал плечами.
— Мне откуда знать.
— Машина одна?
— Одна. Небольшая вроде.
Пров оглянулся, и когда шум двигателя смолк, добавил:
— О, под воротами нашенскими стала.
Снаружи донесся приглушенный голос.
— Хозяин, тебя спрашивают. Трое там всего.
— Знаешь их? Не атаман ли это? Не Макота?
Голос снаружи снова что-то произнес. Пров почесал затылок.
— Двоих не знаю, а третий — сын Бориса Джай-Кана покойного. Того, чью ферму атаман спалил.
Ефраима нельзя было назвать человеком с богатым воображением, но перед его мысленным взором
