было нельзя.
Народные трибуны ближайшей ночью, тайно, в наемной повозке, переодетые рабами, отправились к Цезарю. В таком виде наместник Галлии и показал их своим легионерам. Тем самым сенаторы, по словам Плутарха, «дали Цезарю наилучшее средство разжечь гнев воинов». И действительно, «солдаты бывшего при нем 13–го легиона единодушным криком заявили, что они готовы защищать своего полководца и народных трибунов от обид».
В распоряжении Цезаря был один — единственный 13–й легион — 5 тысяч пехоты и около 300 всадников. Остальные войска рассеяны по огромным просторам Галлии — далеко за Альпами. Проконсула нисколько не волновала малочисленность армии: «он всегда предпочитал действовать страхом неожиданности и смелости, чем силой подготовки» (Аппиан). Сходное мнение и у Плутарха: «Он (Цезарь) видел, что для начала задуманного им предприятия и для первого приступа необходимы чудеса отваги и ошеломительный по скорости удар, чем многочисленное войско (ибо ему казалось легче устрашить врага неожиданным нападением, чем одолеть его, придя с хорошо вооруженным войском)».
Накануне выступления Цезарь послал вперед центурионов с небольшим отрядом наиболее храбрых солдат, переодетых в гражданское платье; из оружия у них были только кинжалы. Спецназу Цезаря поручалось занять первый город на территории Италии — Аримин, «избегая, насколько возможно, шума и кровопролития».
С задачей своей центурионы справились блестяще. Таким образом, война началась.
Любопытно, что Цезарь проявлял потрясающее хладнокровие. В день, когда Аримин захватывали его десантники, их предводитель ни единым жестом не выдал волнения, он не изменил распорядок ни на шаг; никто из общавшихся с ним людей не мог и предположить, что ближайшей ночью совершится событие, которое перевернет весь мир.
Плутарх рассказывает:
Цезарь провел целый день на виду у всех и даже присутствовал при упражнениях гладиаторов. К вечеру, приняв ванну, он направился в обеденный зал и здесь некоторое время оставался с гостями. Когда уже стемнело, он встал и вежливо предложил гостям ожидать здесь, пока он вернется. Немногим же доверенным друзьям он еще прежде сказал, чтобы они последовали за ним, но выходили не все сразу, а поодиночке. Сам он сел в наемную повозку и поехал сначала по другой дороге, а затем повернул к Аримину.
Глубокой ночью Гай Юлий Цезарь приблизился к небольшой реке Рубикон. Этот ручей был границей его провинции, за ним начиналась италийская земля. Цезарь не имел права ступать на ту сторону с войском — переход Рубикона означал гражданскую войну.
Как в источниках освещается событие, преломившее ход римской истории?
Аппиан Александрийский сообщает:
Быстро подъехав к реке Рубикон, служащей границей Италии, Цезарь остановился, глядя на ее течение, и стал размышлять, взвешивая в уме каждое из тех бедствий, которые произойдут в будущем, если он с вооруженными силами перейдет эту реку. Наконец, решившись, Цезарь сказал присутствующим:
— Если я воздержусь от этого перехода, друзья мои, это будет начало бедствий для меня, если же перейду — для всех людей.
Сказав это, он, как вдохновленный свыше, стремительно перешел реку, прибавив известное изречение:
— Пусть жребий будет брошен.
У Плутарха читаем:
Подойдя к реке Рубикон, по которой проходила граница его провинции, Цезарь остановился в молчании и нерешительности, взвешивая, насколько велик риск его отважного предприятия. Наконец, подобно тем, кто бросается с кручи в зияющую пропасть, он откинул рассуждения, зажмурил глаза перед опасностью и, громко сказав по — гречески окружающим «Пусть будет брошен жребий», — стал переводить войско через реку.
У Светония Цезарь еще более нерешителен:
Он настиг когорты у реки Рубикон, границы его провинции. Здесь он помедлил и, раздумывая, на какой шаг он отважится, сказал, обратившись к спутникам:
— Еще не поздно вернуться; но стоит перейти этот мостик, и все будет решать оружие.
Он еще колебался, как вдруг ему явилось такое видение. Внезапно поблизости показался неведомый человек дивного роста и красоты: он сидел и играл на свирели. На эти звуки сбежались не только пастухи, но и многие воины со своих постов, среди них были и трубачи. И вот у одного из них этот человек вдруг вырвал трубу, бросился в реку и, оглушительно протрубив боевой сигнал, поплыл к противоположному берегу.
— Вперед, — воскликнул тогда Цезарь, — вперед, куда зовут нас знамения богов и несправедливость противников! Жребий брошен!
Много написано о том, как Цезарь переходил Рубикон, какие слова произносил. Однако великие люди совершают великие дела чаще всего молча. Уже потом, спустя годы, столетия, тысячелетия, их деяния обрастают легендами со многими подробностями.
Римляне и последующие поколения должны знать, как нелегко дались Цезарю несколько десятков шагов через Рубикон, какие муки при этом испытывал проконсул Галлии. Цезарь — этот непревзойденный мастер пиара — сумел создать такой образ, что повелись и Аппиан, и Плутарх, и Светоний. Они написали то, что нужно Цезарю.
Станет Цезарь на глазах легионеров сомневаться в правильности своих действий? Станет Цезарь подчеркивать, что переход Рубикона означает братоубийственную войну? Такие колебания — непростительная глупость, недостойная Юлия Цезаря. Хотя легионеры бесконечно преданы проконсулу, но разве придадут им сил, воли к победе несвоевременные рассуждения военачальника? Нет! Цезарь, как всегда, уверен в правильности выбора, уверен в будущих победах — и легионеры, как всегда, видят это. В своей душе Цезарь перешел Рубикон намного раньше 10 января 49 года (до н. э.), когда он, без видимых мук совести и страха, перевел через границу провинции 13–й легион. Легионеры и подумать не могли, что с небольшой речушки на севере Италии начинается новая история Рима, и писать ее придется небывалыми потоками крови. Благодаря Цезарю Рубикон прославился не меньше, чем Тигр, Евфрат и Нил.
От Рубикона до Рима
Города с поразительной легкостью переходили в руки Цезаря. Дело очень редко доходило до вооруженного конфликта — настолько великолепно поработала над имиджем Цезаря команда Куриона. Народный трибун стоил тех огромных денег, что Цезарю пришлось за него выложить; все расходы окупились в первые же дни войны.
Курион умел не только плести хитроумные интриги, но и воевать. Проконсул направил народного трибуна с пятью когортами под Игувий. Курион занял город «при полном сочувствии всего населения».
Сам Цезарь направился к городу Ауксиму. Его пытался защищать Аттий Вар, но члены муниципального совета отказались ему подчиняться. Они заявили Вару, что «ни сами они, ни остальные их сограждане не могут помириться с тем, чтобы перед таким заслуженным и покрытым воинской славой полководцем, как Гай Цезарь, были заперты ворота их города. Поэтому пусть Вар подумает о будущем и об опасности, которой он подвергается». Встревоженный их речью Аттий Вар бежал вместе со всем
