него жизнь. От верности клятве могла освободить лишь смерть присягнувшего или окончание срока службы. За нарушение клятвы легионера ожидало проклятие.
Военный трибун зачитал имя первого человека, обязанного произнести личную клятву. Им оказался Ноний. Над местом сходки воцарилась тишина. Не нарушил ее и названный трибуном легионер.
– В чем дело, Ноний? Забыл слова клятвы? Так я тебе напомню, – подал голос трибун. – Клянусь никогда не бежать из-за трусости, никогда не покидать ряды, если только не для того, чтобы взять оружие для убийства врага или спасения гражданина…
– Остановись, трибун, я не только помню эти прекрасные слова, но, в отличие от тебя, соображаю, что делаю, – сурово промолвил Ноний и обратился к своему командиру. – Ты умеешь побеждать, Гай Фимбрия. С тобой я готов и дальше потрошить азиатских царьков, но поднять меч на римлян – это предательство, а воевать с Суллой – безрассудство.
– Что ты говоришь, Ноний? – удивился Фимбрия. – Нас послал против Суллы римский сенат.
– Пусть сенат и воюет с ним. А если ты, Гай Фимбрия, ищешь гибели, то из этого не следует, что твою участь должны разделить десять тысяч человек.
– Изменник! – военачальник выхватил меч и бросился на своего боевого товарища.
В войске раздались громкие крики негодования. Ближайшие к Нонию легионеры обнажили мечи и своими телами закрыли товарища, осмелившегося открыто выразить общее мнение. Увидев, что ему придется сражаться с собственными легионерами, Фимбрия в сердцах отбросил меч в сторону и направился в свою палатку. Трибун поднял оружие и пошел вслед за ним.
Легионеры еще долгое время бурно обсуждали происшедшее, а к вечеру по одному, по двое и целыми толпами начали переходить в лагерь Суллы.
Утром Сулла Счастливый вступил в опустевший лагерь Фимбрии. Его легат Марк Лициний Красс первым бросился к палатке военачальника. Она была также пуста, как и все остальные. Красс поспешил обратиться к Сулле:
– Проконсул, позволь найти его и отомстить за смерть отца и брата.
– Фимбрия потерял свое войско и как противник не интересует меня, – задумался Сулла, – но он отверг мои предложения, и ты, Марк, имеешь полное право требовать его смерти. Если она доставит тебе удовольствие, ступай и разыщи своего врага, но помни, я не могу дать тебе более пяти дней. Если не управишься за этот срок, оставь Фимбрию воле богов и отправляйся в Эфес. Оттуда мы начнем свой поход на Рим.
Марк Красс взял двести всадников и повел их по горячим следам Фимбрии. Поскольку мятежный легат доставил много бед местным жителям, они охотно помогали Крассу в его поисках.
Отряд легата Суллы настиг Фимбрию в Пергаме. Тот нашел убежище в храме Эскулапа[13]. Храм этот был широко известен в Малой Азии. С ним связывали чудеса исцеления прокаженных, паралитиков, слепых – жрецы Эскулапа делали сложные операции по удалению катаракты.
Красс решительно переступил порог жилища богов, легионеры с несколько меньшей смелостью последовали за легатом. Их попытались остановить жрецы, грозившие проклятием каждому вошедшему в храм с оружием. В ответ на их угрозы Красс обнажил меч и, не замедляя шага, произнес:
– Не волнуйтесь, почтенные жрецы, я не причиню зла вашему богу. Наоборот, я очищу храм Эскулапа от скверны.
Фимбрию нашли у алтаря. Это был уже не тот бесстрашный военачальник, что с двумя легионами преследовал Митридата и едва не захватил царя в плен. Загнанный в угол зверь обреченно смотрел на охотников, пришедших за его жизнью.
– Марк Красс, если не ошибаюсь? – зло прошипел Фимбрия.
– Да, я брат того, кто пал от твоей руки; я сын того, чья смерть на твоей совести. Долго я ждал этого часа. Ради него я пришел с другого конца необъятных римских владений; теперь, подлый убийца, ты заплатишь за все.
– Ты очень похож на отца.
– Вставай, Фимбрия, и умри достойно.
– Ты хочешь убить меня в храме?
– Я выброшу тебя вон и прикончу в сточной канаве.
– Моя рука держит меч. Не думаешь ли ты, что отнять его у Гая Фимбрии будет легко? Храм оскверниться кровью, и не только моей.
– Меня не остановят даже боги. Я не побоюсь их проклятия, чтобы успокоить души отца и брата в царстве мертвых.
– Подожди, Красс, дай мне проститься с жизнью. Оставь храм, я сам выйду к тебе, – попросил вдруг Фимбрия. – Надеюсь, ты не откажешь в последнем желании римскому легату. Даже преступник имеет право на него.
Красс колебался.
– Обещаю, ты не будешь ждать долго.
– Я исполню твою просьбу, – наконец согласился Марк Красс, – но не пытайся бежать, храм окружен моими легионерами.
Некоторое время Красс ходил взад-вперед у подножия храма Эскулапа. Рука его нервно сжимала рукоять меча.
– Надо поторопить Фимбрию, Харон устал ждать его подлую душу. – Красс направился к последнему убежищу своего кровного врага.
– Подлец, он обманул меня! – воскликнул легат Суллы, едва сделал несколько шагов вглубь храма.
Фимбрия лежал на спине, в груди его торчал короткий меч. Рука, привыкшая убивать, продолжала в последней судороге сжимать оружие. И на этот раз она сделала свое дело умело и мгновенно. Лицо Фимбрии выражало удовлетворение, на устах застыла злорадная усмешка.
Вошедшие вслед за Крассом легионеры остановились в ужасе. По алтарю растекалось огромное кровавое пятно. Брызги крови окропили статую Аполлона, по преданию – отца Эскулапа.
Осквернить храм кровью считалось неслыханным святотатством. Если самоубийство происходило в храме, то вина ложилась на человека, из-за которого оно произошло. Поэтому товарищи Красса со страхом смотрели то на своего легата, то на кровь, грозящую им местью богов.
– Так было угодно богам, – сказал Красс и обернулся к легионерам. – Что вы застыли, словно статуи? Посмотрите на радостное лицо Аполлона и успокойтесь. Боги довольны, что избавились от присутствия этого человека.
Красс оказался достойным учеником Суллы.
От Брундизия до Рима
Весной 83 года Луций Корнелий Сулла высадился в Брундизии.
Его легионеры неохотно покидали богатую Азию и втайне завидовали товарищам, оставшимся там под началом Луция Лукулла. Сулла знал настроения своих воинов и опасался, как бы они не разбежались по домам, едва ступив на италийский берег. Ведь предстояла трудная и кровавая война с их же соплеменниками, а надежды на большую добычу не было. Что греха таить, многие воевали из-за денег; рискуя жизнью, они надеялись обеспечить себе сносное существование, а наиболее дальновидные – и безбедную старость.
До сих пор легионеры Суллы не испытывали недостатка ни в чем; даже самые алчные были довольны вознаграждением после походов и битв. Проконсул сквозь пальцы смотрел на такие 'шалости' своих воинов, как сожженные и разграбленные города, опустошенные селения, проданные в рабство мирные жители. Все это он мог позволить в Греции и Азии, но не в Италии.
– Римляне! – начал свою речь Сулла накануне отплытия. – Я не оговорился, называя так всех вас. Хотя в строю стоят и греки, и испанцы, и прочие народы – все вы после войны получите римское гражданство. Каждому из вас дадут надел земли в Италии или в одной из римских провинций, чтобы вы могли достойно
