Помпей, конечно же, не остался в долгу. Требование Красса: дать ему триумф за победу над рабами, было названо смешным. 'Если так пойдет дальше, – предрекал Помпей, – то скоро триумф будет требовать надсмотрщик на каменоломне, плетью загнавший рабов в эргастулы после работы'.
После таких перебранок римлянам уже виделась новая гражданская война. Сенат в таком положении не придумал ничего лучшего, как направить к разругавшимся вконец военачальникам человека, пользовавшегося уважением всех римлян.
Однажды утром Красс вышел из палатки и столкнулся с убеленным сединой принцепсом сената Луцием Валерием Флакком.
– Привет тебе, доблестный Марк Лициний Красс.
– Привет почтенному Луцию Валерию Флакку, – ответил удивленный претор. – Не ожидал встретить тебя в моем лагере. Признаться, думал, что ты уже на покое и занимаешься разведением капусты или цветов на своей вилле.
– До покоя ли мне, когда Рим охвачен тревогой?
– В чем же ее причина, если все враги побеждены? – вновь удивился Красс.
– Марк, зачем ты держишь легионеров в походных палатках? Они неплохо сделали свое дело и заслужили отдых. Пора твоим ветеранам обнять жен и заняться подрезкой виноградной лозы.
– Я жду триумфа. Рим должен увидеть храбрецов, спасших Италию от банд взбесившихся рабов. Или Рим уже забыл, как дрожал от страха перед презренными гладиаторами?
– Сенат наградит тебя овацией, а для нее не требуется столько войск.
– А что же получит Помпей? – заволновался Красс.
– Триумф, – спокойно ответил Флакк, – но не за войну с рабами, а за Испанию.
– Разве мой противник был менее опасен, чем испанцы, которые разбегаются при первых звуках римских труб? Спроси об этом у поверженных римских консулов и преторов.
– Никто не говорит, что война со Спартаком была для тебя праздничным шествием. Но подумай сам, Марк Красс, стоит ли огорчать Рим триумфом над беглыми рабами? В триумфальном шествии ведут знатных пленников. Кого же будешь вести ты вместо пленных царей и военачальников?
В золотых оковах будут идти гладиаторы, свинопасы, рабы с каменоломни… Далее следуют изображения покоренных городов. У тебя это будут разграбленные виллы, маленькие римские городки, которые разбойники оставили сами, перед тем разорив их дочиста, а иные, спалив дотла. А что у тебя будет военной добычей? Римское оружие и орлы, отнятые прежде рабами у консульских и преторских армий, вещи из ограбленных имений сенаторов, в том числе и твоих собственных? Нет, Марк Красс, я не хочу сказать, что ты не достоин триумфа. Ты заслужил его в большей мере, чем Помпей, но эту позорную войну нужно забыть, как страшный сон. Мы, римляне, не можем поставить победу над Спартаком, какой бы трудной она ни была, на одну доску с победой над Ганнибалом, Митридатом и Антиохом. Не станет ли твой триумф новым несмываемым позором для Рима?
– Я прекрасно понимаю ситуацию и не требую для себя высоких почестей, – смягчился Красс.
– Так что же мешает распустить легионы?
– Во-первых, мои воины заслужили вознаграждение, а им не выплачено жалование даже за прошлый год.
– А во-вторых?
– Меня беспокоит Помпей. Неизвестно, какие мысли могут возникнуть в его молодой ветреной голове, когда под его началом находится сильная, проверенная в боях армия. Как бы не пришлось пожалеть всем нам, отправив моих легионеров к женам.
– Я прекрасно знаю тебя, Марк. Ты смел, но не безрассуден. Ведь тебя не прельщают лавры Суллы?
– Зачем этот вопрос, если ответ тебе известен? – в свою очередь спросил претор.
– Я-то знаю, что Марк Красс достаточно умен, чтобы не натворить бед, но знай и ты, о чем говорят в Риме. Ходят слухи, впрочем, недалекие от истины, что все, попавшее в руки Марку Крассу, приносит ему доход. Сейчас у него в руках огромное войско, и кое-где начали биться об заклад: куда поведет его победитель Спартака.
– Почтенный Луций Флакк, постарайся успокоить Рим, ибо мои легионеры разойдутся по домам, как только будут достойно вознаграждены.
– За этим дело не станет. Назови только требуемую сумму, а золото возьмем из восточной добычи Луция Лукулла.
– Это хорошо, принцепс, но ты ничего не сказал по поводу моих опасений. Войско Помпея остается и вскоре станет еще больше. Из Испании возвращается Метелл.
– Помпей честолюбив, но, поверь моему опыту, недостаточно решителен, чтобы обратить оружие против римлян, если на то не будет дано согласие сената и народа. Такого согласия, конечно, не последует – сейчас все устали от бесконечных войн и хотят мира. И все же я попробую уговорить Помпея оставить для триумфа один-два легиона, а остальные распустить. Скажем молодому честолюбцу, что на содержание его войска нет денег. Ты, Марк, пока молчи, что я обещал рассчитаться с твоими легионерами. – При этом старик заговорщицки подмигнул Крассу. – Что касается Метелла – можешь его не опасаться. Он уже отдал войску приказ расходиться, как только перейдут через Альпы.
– Это я и хотел от тебя услышать, – удовлетворенно произнес Красс. – Я сделаю все, как ты хочешь, Луций Валерий Флакк, но отныне вся ответственность за последующие действия Помпея ложится на тебя.
– Думаю, мои плечи еще смогут выдержать этот груз.
– Жаль, Луций Флакк, что ты не смог поговорить так же с Марием и Суллой; тогда Рим, возможно, избежал бы многих бед, – обронил на прощание Красс.
После визита принцепса возмутители спокойствия римлян – Помпей и Красс – вдруг решили завоевать сердца сограждан благородством. Оба военачальника начали распускать свои войска с поразительным усердием, стараясь опередить друг друга и тем самым покорить своим миролюбием римлян, порядком уставших от войн и перемен в государственном устройстве.
Тридцатишестилетний Гней Помпей в очередной раз отпраздновал триумф как победитель Сертория и покоритель Испании. И опять он стал триумфатором в обход всех законов. Ведь правом на это торжественное шествие по Риму обладал лишь человек, облекавшийся консульской властью, а Помпей ни разу не избирался даже квестором или претором и все еще не был членом сената. Он не ступил даже на самую низшую ступеньку лестницы ординарных должностей, но римляне ради собственного спокойствия предпочли этого не заметить.
Победители
Дом Марка Красса, как и жилища большинства римских сенаторов, располагался на престижном Палатине. На фоне великолепных, украшенных барельефами и колоннами патрицианских домов он выглядел достаточно скромно. Если учесть, что Красс к этому времени стал богатейшим человеком Рима, и ему принадлежала почти половина зданий города, эта скромность бросалась в глаза не меньше, чем роскошь домов его соседей. Но Красс и не стремился пустить пыль в глаза сограждан столь дешевым способом, у него не было намерений поразить их богатством архитектуры. Этот дом был единственным, который Красс построил для себя, а о любителях строить множество роскошных особняков он говорил, что они сами себя разоряют лучше всяких врагов.
Красс любил свое жилище – чрезвычайно прочное, добротное и удобное. Дом был его любимым детищем: он сам делал планировку, следил за его сооружением, подбирал мебель. После полугода походной жизни (а именно столько он воевал с рабами) Красс в одиночестве наслаждался прохладой и тишиной своего атрия. У окна, с двух сторон обвитого виноградной лозой, он целыми днями занимался разборкой писем и документов, приведением в порядок дел.
Так прошло две недели. Но Красс не был бы самим собой, если бы 'похоронил' себя в тиши атрия. Ничего необычного не было в том, что неутомимый претор вновь окунулся в стремительный водоворот
