скорее под стражей, чем на сторожевой службе.
– Посол, ты злоупотребляешь моим терпением, а оно не бесконечно.
– Каким же будет твой ответ? – невозмутимо спросил Вагиз.
– Ответ?! – Красс начал выходить из себя. – Ты и твой царь получите его в Селевкии.
Вагиз рассмеялся и протянул обращенную вверх ладонь:
– Скорее здесь вырастут волосы, чем ты, Марк Красс, увидишь Селевкию.
Плохие знамения
Визит парфянских послов, казалось, разбудил Красса. Прямые оскорбления, нанесенные ему бесстрашным Вагизом, заставили проконсула действовать быстро и решительно. Великий вымогатель, талантливый мастер добывания денег вновь стал военачальником.
Все наиболее значимые дела римляне начинали, только посоветовавшись с богами. Красс не стал нарушать древние традиции, хотя ему и жаль было тратить время теперь, когда враг открыто бросил вызов.
Для посещения Марк Красс избрал храм Афродиты – богини любви и красоты. Афродита была весьма почитаема в Сирии и вообще на Востоке. Она обладала огромной силой и властью, но все же не очень годилась в помощники Крассу. Просто храм Афродиты оказался ближайшим жилищем бога на пути проконсула.
Красс с презрительной усмешкой взглянул на ту роспись в храме, где Афродита была изображена в окружении свиты диких зверей – львов, волков, медведей, – усмиренных любовным желанием, вселенным в них богиней. Красс не собирался покорять парфян любовью, но очень скоро он был наказан за свое легкомыслие.
На дороге к храму Афродиты была небольшая впадина. Раньше здесь росло дерево, и желающие поклониться богине были вынуждены обходить его. Жрецы решили спрямить дорогу к храму и приказали уничтожить это препятствие. Рабы разровняли землю, но сделали свою работу спустя рукава, недобросовестно, не утоптали, как следует, почву на этом месте. После каждого дождя земля здесь оседала и образовала небольшую ямку.
Красс вышел из храма вместе с сыном Публием. По обе стороны дороги стояли тысячи легионеров и приветствовали проконсула и его сына, заслужившего немалую славу в Галлии. Естественно, оба Красса отвечали на приветствия, а не смотрели себе под ноги.
Вдруг нога Публия попала в злополучную ямку, и он споткнулся.
Стоящие по сторонам легионеры издали возглас ужаса. Марк Красс решил, что сзади возникла какая-то опасность, и инстинктивно обернулся. В это время и его нога соскользнула в коварную ямку. Проконсул налетел на сына и свалил его наземь.
Произошедшее посеяло такой панический страх среди легионеров, словно было проиграно решающее сражение. Однако это была не последняя неловкость Красса. После досадного случая с падением, он внимательно смотрел под ноги, но теперь его подвели руки.
Перед походом проконсулу предстояло принести очистительную жертву. Жрец подал Крассу внутренности животного, но старческие руки дрогнули, и печень оказалась на земле. Видя опечаленные лица присутствующих, Красс, улыбнувшись, произнес:
– Такова уж старость! Но оружия мои руки не выронят.
Предсказания гадателей были также неблагоприятны, но Красс не стал ожидать лучших. Во главе сорокатысячной армии он направился к Евфрату – реке, ставшей границей между сирийскими владениями Рима и Парфией.
В восточной Сирии Красс получил очередные неприятные известия.
Навстречу его огромному войску устало брели полтора десятка легионеров. Многие из них были ранены, у иных отсутствовало оружие, а от одежды остались лишь грязные лохмотья. Вел этих людей центурион с повязкой на левом глазу и кровоточащим шрамом через всю щеку.
– Рассказывай. – Коротко произнес Красс. В его голосе звучала плохо скрываемая тревога.
– Перед тобой, проконсул, стоит все, что осталось от тысячи воинов, оставленных в Никефории, – ответил центурион.
– Я не спрашиваю, что произошло; я требую объяснить, как тысяча римских легионеров в городе, окруженном высокими стенами, оказалась побежденной и истребленной?
– Проконсул! Это страшная сила. Они обрушились на нас, как гром с ясного неба. Их лошади, не знающие устали, все покрыты железом, равно как и всадники. Ни коня, ни человека невозможно поразить нашими стрелами или пращами, и даже копья бессильны перед парфянскими доспехами. Их стрелы невидимы в полете и пронзают все, что встретится на пути. Я видел легионеров со щитами, пригвожденными к телу этими проклятыми стрелами. Мы не могли из-за стены даже руку высунуть, ибо она сразу же оказывалась пронзенной. Оставшиеся в живых легионеры вступили в бой на мечах. Но наши мечи отскакивали от парфянских панцирей, не в силах причинить им вреда.
– Как вам удалось спастись? – перебил Красс центуриона.
– Мы сражались, окруженные со всех сторон противником, и готовились к смерти. Вдруг подъехал парфянин в богатом убранстве и остановил бой. Он приказал выпустить нас из города, и вот мы перед тобой.
– И что же, парфяне непобедимы? Ты так считаешь, центурион?
– Не мне судить о непобедимости, но наши мечи были бессильны против парфянских стрел.
– И это говорит римлянин, – насупил брови Красс. – Уж не вселилась ли в тебя душа трусливого грека, центурион?
– Проконсул, вскоре ты сам познакомишься с парфянами поближе. Тогда, может быть, поймешь, почему пала Никефория. И поспеши, Марк Красс; возможно, тебе удастся спасти остальных легионеров, оставленных в городах за Евфратом.
– Оставь свои советы для жены, центурион, впрочем, как и рассказы о страшных парфянах. А пока веди своих беглецов в обоз. Будете таскать дрова для костра, коль не умеете воевать.
На следующий день лагерь римлян посетил весьма важный гость. Прибыл армянский царь Артавазд II с шестью тысячами всадников так называемой царской стражи.
– Слава богам, я успел вовремя, – произнес Артавазд, пожимая руку Красса.
Римлянин озадаченно спросил:
– Что же такое могло произойти, если бы ты прибыл днем или двумя позже?
– Тогда ты перешел бы великую реку и совершил непоправимую ошибку. Я надеюсь, ты откажешься от столь неразумного шага.
– Разъясни поскорее смысл своих слов, царь, или я сочту их оскорблением, – начал сердиться Красс. – Что ты можешь сообщить мне, чтобы я изменил свое решение и оставил в Месопотамии наедине с врагом восемь тысяч моих соплеменников?
– Прости, проконсул, я вовсе не хотел тебя оскорбить. Однако, я гораздо лучше знаю парфян и хочу предложить другой план войны с ними.
– Я готов его выслушать.
– В Месопотамии остался только Сурена с одиннадцатью тысячами всадников. Царь Ород с остальным войском идет на Армению. Если мы объединим силы, то разобьем Орода, а затем расправимся и с Суреной. Армения выставит, кроме шести тысяч всадников, которые меня сопровождают, еще десять тысяч. Кроме того, тридцать тысяч пеших воинов готовы сразиться с парфянами. Если ты решишься начать войну с Парфией в Армении, я берусь обеспечить римское войско всем необходимым. Путь в мое царство безопасен, ибо защищен непрерывной чередой холмов. В горах парфяне не смогут использовать в полной мере своих прославленных одетых в маргианское железо катафрактариев.
– Твой план хорош, царь, но я не могу оставить на произвол судьбы своих воинов в Месопотамии, – продолжал упорствовать Красс. – Как только я разобью Сурену, я сразу пойду в Армению вслед за Ородом. Мы зажмем его с двух сторон и раздавим, как блоху.
