— Ныряйте!
Он кулаком ударил Вояку между лопаток и нырнул вслед за Растафарычем. Тупой, тяжёлый, очень частый стук донёсся сквозь водную толщу. Мутную темень наискось прошили светлые струи — слева, справа, выше, ниже, — распадаясь пузырями, которые взмывали к поверхности. Тимур извивался, чтобы ни одна не зацепила его, и плыл дальше. Проехался плечом по бетонному углу, схватился за него, изогнувшись, толкнул тело за поворот трубы. Ногу сильно дёрнуло, он скосил глаза — одна из струй проткнула ступню. Он разинул рот в немом крике, хотя боли не ощутил — наверное, от шока, — исторгнув из себя гроздь светящихся серебристых пузырей. Воздух из груди исчез весь, начисто, дышать стало нечем, а тупой стук всё так же наполнял трубу.
Светлые струи остались за спиной, и он вынырнул, оттолкнувшись от дна, с хрипом вдохнул, ожидая, что вот сейчас появится боль, но её всё не было.
Спереди лился совсем тусклый, рассеянный свет, он озарял голову Вояки, которая беспокойно крутилась из стороны в сторону.
— Шульга, дорогой! — обрадовалась девушка. — Жив, брателла! За мной давай, волосатик твой уже туда занырнул!
Грохот смолк — вертолётчик за поворотом прекратил огонь, — но рокот ещё наполнял трубу. Тимур присел, задрав ногу, пощупал ступню — вроде всё цело… Ага, каблука нет. Пуля снесла его начисто, но подошва, а уж тем более пятка в порядке — повезло.
— Как бы они военсталов не выпустили, десантников, — озаботилась Вояка. — В такой вертушке запросто человека четыре-пять сидеть могут, кроме пилотов.
Тусклый свет шёл от пролома в бетонной стенке. Выходит, труба тянется не под землей, а у самой поверхности, выступая над нею длинным горбом — и в одном месте этот горб пробит. Оттолкнув Вояку, Тимур первым сунулся в дыру, находящуюся как раз на уровне воды, огляделся и стал протискиваться.
— Осторожно, за арматуру не зацепись, — предупредил он. — И не шуми.
Вертолёт рокотал неподалеку, сквозь шум винта доносились голоса. Растафарыча не видать. Пока они вылезали, окончательно стемнело, и Тимур едва различал окрестности.
Выливавшаяся из трубы вода образовала большое болото между каналом и лесом. Глубина была примерно по пояс, но он не рискнул выпрямляться во весь рост: вертолёт, судя по звуку, находился неподалеку.
Отплыв от трубы, Тимур огляделся. Полоса леса темнела впереди, верхушки деревьев на фоне чёрного неба, где только-только проступали первые звёзды, едва угадывались.
Плеснулось, и рядом возникла голова Вояки.
— Э, да тут грязюка сплошная… — начала она, приподнимаясь.
Тимур шикнул, ткнув её ногой под колено:
— Не светись!
Вояка поскользнулась на мягком жирном дне, опустилась с головой, вынырнула и обрадованно сказала:
— Шульга, я воды перестала бояться!
— Круто, — ответил тот, медленно продвигаясь прочь от трубы и выглядывая Растафарыча.
— Нет, правда! Ты прикинь — как с плота упала, так чуть не померла, а потом раз — и отпустило! Будто свет такой в голову пролился, ну, луч с неба снизошёл неземной… И сразу страх прошёл, и теперь мне вроде нравится даже.
— Слушай, заткнись, — попросил Тимур. — Не боишься — хорошо, а теперь молчи. Я за твоей болтовней не слышу, где вертолёт.
— Нет, так я ж просто радостью своей со всеми поделиться хочу.
В стороне вспыхнул свет — широкий косой луч уперся в болото. В верхней его части угадывался тёмный силуэт вертушки.
Машина повернулась — луч описал дугу — и полетела к ним.
— К лесу давай, — приказал Тимур. — Тихо, и будь готова нырнуть, как только скажу.
Они заспешили прочь от вертолёта. Тот летел медленно, но всё равно нагонял, пилот будто чуял, где находятся беглецы. Вода превратилась в жижу, на поверхности её всё чаще встречались островки травы, так называемые плывуны, в грязи болтались гниющие куски древесных стволов, ветки и коряги, их приходилось отталкивать со своего пути, а самые здоровые — обходить. Вертолёт приближался. Оглядываясь, Тимур видел двух стрелков, высунувшихся слева и справа, луч с гудением бил из-под корпуса, превращая ночь в белый холодный день, его граница нагоняла беглецов. Они успевали добраться до леса, но не успевали спрятаться, Тимур понимал: стоит на краю болота вскочить, чтобы прыгнуть в лес, и их сразу заметят, военсталам надо только дать пару очередей — расстояние совсем небольшое, они просто раскрошат беглецов.
Понимал, но не видел другого выхода и брёл через грязь, иногда подталкивая притихшую Вояку. Они достигли большого тяжёлого плывуна, нырнули под него; тихо отфыркиваясь, вынырнули с другой стороны. Лес начинался прямо перед ними, а слепящий день, в котором ярко блестела поверхность болота, был уже совсем близко. Он накрыл травяной остров за спиной, когда от большого чёрного клубка корней, лежащего у границы леса, донеслось:
— Пиплы, ко мне! Тут как у Маврикия за пазухой — тихо, темно и пиявки не кусают!
Схватив Вояку за шиворот, Тимур потащил её к корням. Прожектор целиком озарил прибрежный плывун, стало светло… ещё светлее… Сквозь рокот донёсся кашель одного стрелка, а впереди между корнями они увидели голову Растафарыча.
Спустя несколько мгновений луч уперся в корни. Тимур, водитель и Вояка замерли под ними, соприкасаясь плечами; макушки, лбы, глаза и носы над поверхностью, всё остальное под ней.
Пару секунд свет слепил их, прожектор превратил мир в чересполосицу ярких пятен и чёрных, глубоких теней, давящий на уши рокот лился сверху, а потом вертушка ушла вбок, луч скользнул вдоль кромки леса, и по контрасту с режущим глаза чёрно-белым калейдоскопом воцарилась абсолютная, непроглядная темнота.
Вояка булькнула грязью. Тимур, не высовываясь, сморкнулся в обе ноздри. Растафарыч приподнялся и сказал:
— Я всегда говорил: Большой Маврикий любит отважных. Так, сейчас в лес ныряем и чешем отсюда со всех ног.
Жизнерадостность Вояки могла сравниться только с её говорливостью. Когда мокрые, продрогшие и грязные они углубились в лес, девушка, стуча зубами, начала болтать про то, как ей по кайфу избавиться наконец от своей гидрофобии, как она теперь полюбила воду, готова купаться с дальними заплывами хоть каждый день и не нарадуется открывшимся в связи с этим жизненным перспективам, — пока в конце концов едва не вступила в притаившуюся между кустами «электру».
После этого они довольно долго лежали за дубом, а «электра» бесилась, распуская во все стороны тонкие синие щупальца молний, билась в истерике, колотила разрядами по земле, стволам близрастущих деревьев и кустам, превращая последние в чёрную труху, в пепел, медленно оседающий на обугленную траву.
Несколько разрядов не успели целиком рассосаться и через землю достигли беглецов — их ощутимо тряхнуло, за что Вояка получила от Тимура тычок кулаком в бок. Растафарыч, с дредов которого сыпались трескучие искры, с большим интересом наблюдал за буйством аномалии, а когда та наконец успокоилась, поведал, что сам Большой Маврикий не зрел ещё такого фейерверка.
Они встали и, обойдя «электру» по большой дуге, углубились в лес. Теперь впереди, на ходу отжимая рубашку, двигался Тимур, за ним шла, хлюпая ботинками, Вояка, а дальше Растафарыч, по очереди счищающий пальцами грязь со своих бесчисленных косичек. Вертолёт трижды пролетал где-то в стороне. Пару раз они слышали вой псевдопсов, а однажды через лес, ломая кусты, пробежал кабан, судя по звуку — крупняк, и Вояка с перепугу запрыгнула на ближайшее дерево без помощи рук и нижних веток. Они долго снимали её, и вскоре после этого Тимур остановился на краю небольшой поляны, через которую протекал ручей.
— Привал, — тихо объявил он. — Не шуметь, ясно? Помоемся, а потом надо сообразить, где что. Я
