— Там еще какой-то водоем был что ли.
— Угу. Но он унылый. Зимой уныло выглядит. Там есть еще 'Тойота-центр' — светится, а еще лошади, как на Большом театре, только без Аполлона, и мясистые, внизу почему-то стоят. В кустах.
— То есть?
— Битца, лошадиный центр. Им там памятник.
— Так возвращайся.
— А вы как же?
— А мы все так же.
— Да, вспомнил — помнишь Зиновьева?
— Какого?
— Ну, 'Зияющие высоты'
— Смутно…
— Он же как приехал… приехал он в Россию, квартиру ему дали. В Северном Чертаново. А он сразу слово придумал, 'человейник'. Знаешь, что это?
— Понятно, в общем.
— Не-е-ет, это ж как выйдешь из 'Чертановской', так он и стоит: громадный. В натуре, человейник. Извини, глупость, но смешно же. А что она?
— Ты же знаешь, где она живет.
— Да. Пока.
Так они вдвоем и пропали, больше я их не видел никогда. Ни на этой улице, нигде. Только что такое 'никогда'? Просто время, когда все это ушло в печать.
Новый год
Новый год я встречал в сквоте. С Башиловым к тому времени помирился— чуточку как раз для того, чтобы встречать у них. А он и не обижался. Когда к нему приходили, он уже на человека обижаться не мог. Собрались мы поздно, после курантов пошли напротив, в школьный двор. Запускали ракеты, кидались снежками. Пили водку, пробовали разжечь костер из деревяшек, которые нашли в снегу. Кто-то на это дело пожертвовал бензин для зажигалок, предусмотрительно взятый с собой. Костер да, разгорелся.
И стало спокойно. Снег потому что, Новый год. Причем было ведь понятно, что это последний такой Новый год, следующего года сквот не переживет, расселят, что ж теперь. Над людьми висели облачка пара — это из них выходило дыхание. Было понятно, что меня еще где-то ждут. Меня, их, всех нас. А когда наша жизнь закончится, все мы будем знать гораздо больше, чем знали, когда родились.
Костер догорел, мы вернулись в сквот. Пили все подряд, была осуществлена даже баранина в большом казане, откуда-то возникшем у Башилова. С морковкой, как положено. А у Кати недавно прошла ее болезнь, и все с ней обнимались, а я даже поцеловался. Возвращался я, думая о том, что уже не помню, что написал в этой книжке. Теперь я был свободен — о чем-то было сказано, отчего тяжесть ушла. Но уже не вспомнить. Может быть, вспомню, если перечитаю когда-нибудь. А вот несколько домов так и остались без слов. Что ж, пока я иду мимо, в доме № 46 жил мальчик с собакой по имени Симпсон, в 47-м, корявом, сначала в полуподвале был тир, после там разместился видеосалон с Эммануэлями, а теперь солярий, там женщин улучшают. В 48-м доме булочная, теперь в витрине висела гирлянда, искусственная, зеленая, свернутая плавной линией в нечто, в чем можно было разобрать 2001, на змею похожа. В доме № 49 был магазин 'Рыбка', ну а в доме № 50… уж лично для Башилова напишу, что там жил Бог.
Дом номер 50
В последнем доме улицы жил Бог — по ночам он иногда выходил из дома, шел к киоску и там, немного подумав и оглядев полки, покупал водку. Обычно четвертинку 'Гжелки', а если 'Гжелки' не было, то брал все равно какую четвертинку. Шел обратно, садился на жердочку, огораживающую палисадник возле этого дома, выпивал примерно треть, завинчивал бутылку или фляжку, уходил к себе. Жил он, кажется, в четвертом этаже, но его окна выходили во двор, так что с улицы не видно — ложится он сразу спать или допивает бутылку до ее пустоты.
Примечания
1
2
3
4
усваивает некий стиль (англ.).
5
