наступить на свою брезгливость и неприязнь. Главное — расправиться с соперницей, тварью болотной, ничтожеством, тиной питающейся, коварно воспользовавшейся чужим колдовством и приворожившей ее, Сарлузы, возлюбленного.
Наконец, они приземлились на небольшой, удивительно красивой горной лужайке. Со всех сторон возвышались горы — чистые, нарядные, все в зелени, с устремленными к облакам снежными вершинами. Вся атмосфера этого прекрасного места внушала ощущение праздничности.
— Где мы? — спросила Сарлуза.
— Это мое любимое место, — гордо ответил Гудсберри. — Здесь мы в полной безопасности. Это Олимп. Вон за той горой дворцы Зевса и других местных божеств. У меня есть хорошие знакомые среди сатиров, так что наше уединение никто не потревожит. И длинный взгляд Белиала сюда не дотянется — чужая территория… — Гудсберри прямо-таки пожирал молодую колдунью жадным взглядом.
Сарлуза отвернулась, чтобы не видеть его масляные бегающие глаза.
— А кто это там закатывает в гору огромный камень? — удивленно спросила Сарлуза. Собственно, это ее сейчас не очень интересовало, а если честно — не интересовало вовсе, но что-то надо было спросить, как-то поддержать разговор. Не оглушать же в лоб: «Скажи мне Формулу Абсолютного Совершенства и делай со мной что хочешь». В понятиях Сарлузы это было неприлично. И обстоятельства этого пока не требовали.
— Где? — спросил Гудсберри вглядываясь вдаль.
Ярдах в двадцати от них гора круто сбегала вниз. Напротив голой светло-коричневой стеной возвышалась скала. По насыпанному пологому склону с трудом закатывал наверх огромный гладкий валун усталый человек с длинными седыми волосами. Дорога, на которой трудился человек, выходила из пещеры, вход в которую казался черным разинутым зевом чудовища, а дорога — его высунутым вверх языком. С лужайки человек казался совсем крошечным — словно муравей толкает перед собой ягодину крыжовника.
— Это Сизиф, — пояснил Гудсберри. — Наказан местными богами. Давно, еще до Великой Потери Памяти. И нет ему прощения.
— За что? — равнодушно поинтересовалась Сарлуза.
— Никто уже не помнит за что. Когда он затащит камень наверх, тот сорвется вниз. Сизиф вернется и покатит его снова. Я как-то просидел здесь целый день, чтобы посмотреть сколько раз он добирается до верха. Представь себе — целых пять раз. Он и шестой раз покатил, но наступила ночь, в темноте было ничего не видно и я тогда плюнул на это занятие.
— Бедненький, — пожалела Сарлуза.
— Кто? — не понял Гудсберри.
— Ну не ты же! Сизиф этот твой. Трудно, наверное, такой здоровенный камень в гору закатывать.
— Трудно не это.
— А что?
— Трудно знать, что когда дело приблизится к завершению, когда победа кажется так близка, оно вырывается из твоей власти и остановить камень нет никакой возможности — либо ложись под него и умри, либо начинай сначала. И с тем же результатом в итоге. Вон, на краю растут гелиотропы, пойдем научу как надо собирать.
— Нужны мне твои гелиотропы… — кокетливо сказала Сарлуза.
— А что же тебе нужно?
Сарлуза томно закрыла глаза.
Гудсберри, не веря такому подарку, подошел ближе и робко обнял ее за талию. Сарлуза подавила тяжелый вздох где-то в глубине души и затрепетала всем телом — якобы от его прикосновения.
— Я хочу, — медленно проговорила она, не открывая глаз, — я хочу… Обещай, что выполнишь мою просьбу.
Гудсберри уже распахнул блузку на ней и собирался стянуть совсем.
— Конечно, — торопливо сказал он, — все, что хочешь.
— Я хочу, — повторила Сарлуза и подняла рукой полную левую грудь, к самым губам Гудсберри. — Я хочу знать Формулу Абсолютного Совершенства.
— Уум-м-м, — поперхнулся Гудсберри и отскочил от Сарлузы.
Она невинно улыбнулась ему и одарила обжигающим взглядом из-под полуопущенных длинных ресниц. Ее обнаженная грудь была так хороша…
Гудсберри потряс головой, его вдруг забила мелкая отвратительная дрожь, золотая пряжка с огромным алмазом на хвосте звонко застучала о валявшийся в траве камень. Гудсберри подобрал хвост рукой.
— Гудсберри, — укоризненно сказала Сарлуза. — Ты же обещал. Никто никогда не узнает об этом!
— Ты… ты уверена?
— Конечно. Сам подумай — зачем мне надо, чтобы Белиал узнал, что мы… здесь… с тобой… — Она обеими руками подняла пышные груди, нацелившись огромными бутонами сосков прямо в несчастного Гудсберри, и чуть подалась к нему.
— Зачем тебе Формула Абсолютного Совершенства? — не унимался подручный Белиала.
— Просто хочу знать. Я познала столь многое, что мне не хватает самого малого, это малое и есть Формула. Ты же знаешь мою страсть познания! То, что я чего-то еще не знаю не дает мне спокойно жить.
— Ты много чего еще не знаешь, — неуверенно сказал Гудсберри. Руки его непроизвольно потянулись к манящей женской груди, которой он так долго и столь безнадежно добивался, что не надеялся когда-либо коснуться ее. И вот теперь эта, казалось бы недоступная для него плоть, так близко — на бери, сама просится в руки!
Сарлуза внутренне усмехнулась — она поняла, что победила.
— Хорошо, — проблеял Гудсберри. — Давай.
Колдунья протянула руки и положила изящные белые пальцы на виски Гудсберри. Тот тоже коснулся когтистыми пальцами, унизанными безвкусными золотыми перстнями, висков женщины, чуть откинув черные непокорные локоны. Какое-то время Сарлуза глядела в карие глаза Гудсберри, наблюдая как расширяются его зрачки, потом вдруг пальцам ее стало очень жарко, в висках заломило и перед глазами стали взрываться яркие синие и розовые вспышки. Шестерки на перстнях и пряжках Гудсберри засветились холодным малиновым огнем.
Сарлуза без сил повалилась на землю и села, подобрав под себя ноги и опершись на правую руку, левой прикрыв нагую грудь. В голове яркими буквами светились слова, знаки и символы Формулы Абсолютного Совершенства. Она добилась своего. Гудсберри оказался феноменально глуп!
Подручный Князя Тьмы присел рядом, положил на ее обнаженное плечо руку, второй рукой больно ущипнул белую грудь. Его козлиная бородка коснулась нежной кожи колдуньи.
— Я устала, Гудсберри. Давай в следующий раз, — сказала Сарлуза. — Честно, у меня не осталось сил.
Гудсберри рывком вскочил. Кулаки его сжимались и разжимались, волосатый хвост нервно постегивал кривые ноги.
— Я так и знал, — сказал он. — Все вы такие. Все до одной. Ты думаешь: я — дурак, да? Что меня можно провести, как последнего идиота? Хорошо. Присмотрись к своему знанию Формулы. Два самых важных знака ты увидишь только тогда, когда я получу удовлетворение! Как видишь, Гудсберри не полный идиот…
Сарлуза охнула. Действительно, она недооценила Гудсберри. Это может ей дорого стоить — без двух знаков Формула не действует, а если она не узнает их, то все ее надежды на месть этой дряни озерной рухнут, как прогнившие мосты в бездонную пропасть. В голове на месте двух знаков в ярко светившейся Формуле было два черных пятна.
— Гудсберри, милый, — поспешила пойти на попятную Сарлуза, — я и не отказываюсь. Я сама хочу тебя… Только я действительно очень устала, не обижайся. Давай потом.
Гудсберри всего трясло, но он сказал злорадно:
— Потом, так потом. Но и всю Формулу ты узнаешь тоже потом! — В голосе его звучали нотки торжества.
