— Мырый… — повторил тихо Делюк, опускаясь на край оленьей шкуры. Потом он откинулся на спину и долго лежал на постели, глядя на макодан, низко паривший над ним огромной голубой звездой. Но вот он сел и не сказал, а крикнул: — Отец убежал!
От страшных слов Делюка, казалось, задребезжали шесты. Санэ так и села на лукошко, стоявшее возле неё на латах. У неё точно язык отнялся. Потом всё же нашлась и спросила:
— Убежал?!
— Убежал… — сказал Делюк уже спокойно и развел руками: — Гроб пуст! Ни тела, ни костей!
— И костей нет… Вот грех-то! — говорила Санэ, а сама думала: «Что же это такое? Как могло случиться? Может, Сэрако ещё жив был? Спал?»
— Черное тело не убежит, — в гробовой тишине вновь умолкшего чума раздался глухой голос Тадане. — Росомаха, наверно, поработала… Злая росомаха лапу приложила. Такое с покойниками бывало и раньше. А там… песцы, вороны, чайки… Хватает их! Им ведь всё равно, что есть… Кого есть…
— Как — росомаха?! — недоумевал Делюк. — Зверь не достанет гроба, а зимой ворон и чаек нет!..
— А на что у росомахи когти? Она по деревьям не хуже медведя лазит, — не отступала Тадане.
— Да и к чему росомахе труп? Зверья всякого, мышей, птиц полно в тундре, — сказал Делюк, подумал молча и, усомнившись в своих же словах, пожал плечами: — Так-то, может, и так, но где кости?!
— Снегом замело, — уверенно сказала Тадане.
— Снегом, — повторил машинально Делюк, подумал и согласился: — Может, и так…
Ночью распахнулся полог, и в чум кто-то вошел. Делюк сел на постели, но при лунном свете, заполнившем дверную половину чума, он ничего не разглядел.
— Кто? — спросил он тихо. — Кто пришел?
— Я, — отозвалась пустота.
Голос этот Делюку показался очень знакомым и близким. Он протер глаза и, всматриваясь в темноту, снова спросил:
— Ты? Но… кто ты? Я не вижу тебя!
— И не увидишь, — сказала пустота голосом отца и после недолгой паузы спросила строго: — Где моё тело?!
На Делюка пахнуло холодом, он весь покрылся липким, маслянистым потом, тело до кончиков пальцев занялось ноющей болью.
— На хребте Пярцор… На средней вершине, — сказал Делюк и тут же вспомнил, что сегодня он не нашел там тело отца.
Полог распахнулся и снова закрылся.
«Дух отца?!» — подумал Делюк и, не раздумывая, выбежал на улицу.
— Я знал, что выйдешь, — сказала пустота голосом отца. — Пойдем!
«Куда пойдем?» — хотел спросить Делюк, но вместо этого обернулся на голос, ничего не увидел, даже признака живого не почувствовал рядом. Спросил:
— Где ты? Я не вижу тебя.
Он боялся произнести слово «отец», потому что знал, что отца нет в живых.
Тишина долго молчала. Но вот шагах в семи от себя при лунном свете Делюк увидел на снегу тень, похожую на тень куропатки, парящей над землей.
— Иди за тенью, но ближе семи шагов не подходи, — сказала пустота, и тень заскользила по снегу.
Делюк только сделал шаг — и вот уже в ушах у него запел ветер. Он вроде бы идёт шагом, а почему- то быстрее мысли побежали назад заструги, кочки и кустики ив. «Что это со мной?» — подумал Делюк и в тот же миг очутился рядом с разбитым гробом отца. Вдруг в семи шагах от гроба заскрипел и разбился сугроб, взметнулась высоко снежная пыль. Поднялось что-то вроде человека. Делюк пригляделся. Поднявшийся призрак точь-в-точь был похож на отца, но был прозрачным, воздушным, сквозь него виднелись и снег, и дальние сопки, и полоски ивняка на склонах гор.
«Отец!» — хотел крикнуть Делюк, но язык у него точно к нёбу прилип. Он пригляделся ещё внимательнее и понял: тот стоит к нему спиной и даже не пытается взглянуть на него.
— Идем дальше, — сказал призрак голосом отца и зашагал прямо, куда смотрел.
«Идти или не идти?» — подумал Делюк, а ноги уже пошли.
Делюк шел против своей воли, не чувствуя под собой земли. От встречного ветра теснило в груди, перехватывало дыхание. Осталась позади снежная кромка земли, промелькнули торосы, и вот уже призрак и Делюк идут по ровному широкому припаю. Впереди, приближаясь с каждым мигом, показалось живое море. По нему перекатывались тяжело зеленые от луны волны. Не замедляя шага, призрак ступил прямо в воду, и вода сомкнулась над ним.
На кромке припая ноги у Делюка остановились. Он стоял и тупо смотрел в воду, где только что скрылся призрак.
Молчало море, молчал и Делюк. Да и что он мог сказать? Но вот перед ним, в семи шагах от него, пошли по воде круги, и тут же показалась усатая голова белой нерпы. Она поиграла, перекатываясь с волны на волну, будто говоря: смотри, мол, какой у меня белоснежный мех! Потом уставилась в лицо Делюка своими круглыми глазами.
— Сын мой, — заговорил зверь голосом отца, — прости меня. Иного пути возврата в подсолнечный мир у меня не было. Ждать, когда снова появлюсь на свет младенцем, долго, много веков надо ждать. Потому я и согласился стать нерпой. Теперь я ухожу навсегда в море, но через каждые семь лет в день моего ухода в мир теней и призраков буду появляться у вашего берега. Захочешь увидеть меня и поговорить — приходи на этот берег Талого моря. — Нерпа высунулась из воды до половины, кивнула круглой головой: — Прощай! Я уже никогда не буду человеком. Стал я нерпой лишь потому, что мне очень хотелось выйти на свет под животворные лучи доброго солнца. Уйди я из жизни своей смертью — такого случая мне бы не представилось. Прощай! — Белая нерпа ещё раз кивнула и, скатившись по волне, скрылась под водой.
Делюк долго стоял на кромке припая, тайно ожидая, что, может быть, нерпа ещё покажется, но её не было. Лениво перекатывались перед Делюком зеленоватые от луны глубинные волны моря и лопались на полированном разломе кромки припая.
Делюк так и не дождался появления нерпы, а когда подумал о чуме — увидел себя сидящим на постели. Была ещё ночь. Звенела в ушах тишина. Спокойно спали мать, бабушка и двое братьев, а на нежилой половине чума тускло поблескивали сходящиеся в макодане шесты.
— Хфу-у! — устало выдохнул Делюк и тряхнул головой: — Что это? Сон? Явь?
Чтобы убедиться, не сон ли это, он ущипнул себя в щеку и едва не крикнул от боли.
«Сон, конечно!» — решил он, откинулся на подушки, уже обметенные инеем, зарылся с головой под меховое одеяло и стал засыпать. Но сон не шел к нему. Делюк лежал с закрытыми глазами, стараясь ни о чем не думать, но им овладевало странное состояние: казалось, что от него отделяется душа, становясь как бы двойником, и оба они, тело и душа, начинают вдруг то расти до таких размеров, что и чум мал, то наоборот — делаются маленькими, как былинка. Делюк испугался, попытался сесть, но не смог: руки и ноги не слушались его, не поднималась голова. Тогда он стал открывать глаза, но и они не открывались. «Что за чертовщина? Что со мной?» — подумал он и услышал над собой нежный, прозрачный звон. И странно: глаза у него закрыты, а он видит, что по шесту напротив его головы медленно спускается золотой пензер[41] с прозрачными, как весенний лед, бубенцами…
«Это мне? — мысленно спросил Делюк. — А на что он мне?»
Переливался в тишине нежный звон бубенцов.
Делюк потянулся к повисшему над собой пензеру, рука на этот раз послушалась, но не дотянулась. Он стал приподниматься, но над ним раздался в тишине голос:
— Это тебе, но не торопись, Белый Ястреб.
— Белый Ястреб?! — удивился Делюк. — Это… почему же — Белый Ястреб? Отец и мать дали мне имя Делюк.
— Белый Ястреб! — отрезал голос из темноты. — Отныне ты Белый Ястреб!
— Почему?
