— Да вот, неделю назад я у них сотни две оленей угнал, а сегодня они засаду устроили. — И добавил с досадой: — Я не сомневался в резвости ног своих оленей, да вот один из пелеев захромал вдруг. На острый камень наступил.
Упряжки стремительно неслись к реке, возле которой стояли упряжки Сэхэро Егора и Делюка. Ездоки покачивались на нартах с поднятыми высоко хореями, чтобы ударить с ходу. Но, увидев вторую упряжку, они слегка придержали оленей, но тут же снова погнали животных, крича дико, выставив вперед копья хореев.
Этого короткого замешательства оказалось достаточно, чтобы принять решение. И вот Делюк толкнул резко себе за спину Сэхэро Егора и, напрягая до предела волю, зашептал быстро, будто преследователи могли его услышать:
— Усните! Усните! Сейчас же усните! В этот же миг? Усните!..
Сэхэро Егор ничего не мог понять, но он видел, как падали хореи, а когда олени подлетели на этот берег и остановились рядом со стоявшими мирно упряжками, ездоки все до одного лежали каждый на своей нарте, похрапывая во сне.
— Спите, мужики! Крепко спите! — теперь уже явно приказным тоном говорил Делюк спящим, будто те могли его слышать. Когда он повернулся к Сэхэро Егору, белки его глаз от перенапряжения были красноватыми, а его самого пошатывало.
Сэхэро Егор понимал, что так усыпить людей может только могучий шаман, которому всё подвластно, но Делюк для этого был еще слишком юн.
— Что это? Что с ними? — спросил взволнованно Сэхэро Егор.
— Пусть отдохнут, поостынут, — сказал спокойно Делюк и устало сел на землю. — Им ещё долго спать…
Сэхэро Егор молча покачал головой, и всё же вопрос сорвался с языка:
— А проснутся?
— Проснутся, конечно, — сказал Делюк. — А нам, пожалуй, и ехать можно.
Сэхэро Егор потоптался в нерешительности на месте, поглядывая на Делюка с удивлением и в то же время с непонятным чувством страха. Потом сказал:
— Ехать-то можно, но вот хорей я… зря, видно, сломал.
— Вот сколько их, хореев, — улыбаясь широко, кивком показал Делюк на тот берег, где лежали три хорея. — Любой бери!
— И верно! — всплеснул руками Сэхэро Егор, мысленно коря себя за свою растерянность. — Я и не подумал.
Сэхэро Егор обломки своего хорея привязал к правому боку нарты, ещё раз взглянул на спящих своих преследователей, и когда олени напились в реке и перешли на тот берег, две упряжки понеслись каждая своим путем.
Делюк почти ни о чем не думал, потому что после недавнего перенапряжения у него ломило в висках, ныли мышцы ног, рук, груди и шеи, а вдоль позвоночника сквозняком пробегала непонятная дрожь, холодя спину. Зато голова у Сэхэро Егора была густо опутана паутиной мыслей о случившемся с ездоками трех упряжек, которые гнались за ним, чтобы совершить самосуд, но он и краешком ума не догадывался, что сам теперь невольно везет в стойбища тундры тревожную и жуткую весть о появлении на этих бескрайних просторах нового всесильного шамана. Конечно же, ещё очень многого о Делюке Сэхэро Егор не знал и не мог знать, но в том, это Делюк шаман, да ещё какой! — сомнений у него быть не могло: люди, преследовавшие его, Сэхэро Егора, чуть ли не полдня спали, и он сам видел, как это произошло. А потому было о чём подумать.
Упряжки летели на простор легко, всё больше удаляясь друг от друга. Под ногами оленей и накатанными полозьями нарт шуршала вянущая трава.
Что слышат уши и видят глаза — непременно на языке. Стоустая молва будто этого и ждала: от стойбища к стойбищу неслась она на оленьих упряжках по всей Большеземельской тундре к Большому морю Ивы и к Седому Камню, белоснежные вершины которого зимой и летом опоясаны дымными кольцами облаков. Молва забегала в чумы охотников и оленеводов, в избы рыбаков и промысловиков и на устах у неё было одно: Делюк. То шепотом, озираясь вокруг и открывая широко глаза, жестикулируя, то с иронической усмешкой на губах, явно посмеиваясь в душе, она рассказывала о Делюке всё, что было, и чего ещё не было и не могло быть. Люди, слушавшие её, в большинстве верили — молва врать не будет, вруны в подземном мире подвешены на железных крюках за языки! — но были и такие, которым слова молвы в одно ухо влетали, через другое вылетали. Таких было мало. Это были те, кто жил сегодняшним днем, сиюминутной истиной и их вовсе не волновали ни вчерашний день, ни завтрашний, потому что они верили в своё вечное счастье, дарованное им богом и судьбой.
С ехидной улыбкой на широком лице с приплюснутым носом встретил человека-молву и Туси, хозяин семитысячного стада.
— Говоришь… Делюк? — Туси смотрел на человека-молву в упор, ноздри широкого носа раздувались, глаза, расставленные широко, превращались в щелки, мечущие резкий, режущий блеск. — Признаться, я знаю Делюка, но таким его не видел и не слыхал о нем такого. Но шаман — хорошо! Это — не Сэхэро Егор, двуногий волк, от которого ни мне, ни моему соседу Ячи покоя нет. Который год уже мы ловим его, а он всё — как вода сквозь пальцы! Неуловим поганый зверь! Нахалюга! Пять дней назад, казалось, совсем уж поймали, да вот… возле речки Пярцор опять исчез. В яру, наверно, заехал. Или заколдована эта река? Пастухи Икси, Мыдси и Сэвсэр, уже нагонявшие его на наших лучших оленях, говорят, что и следа его нарты не смогли найти, будто испарился, хотя тот только перед ними реку переехал. Так и вернулись. Ни с чем.
— Пастухи, говоришь? — с ноткой сомнения в голосе опросил человек-молва. «Это же как раз тот случай с Сэхэро Егором!»
— Да, трое их было, — выложил спешно Туси, не дав высказать свою догадку человеку-молве.
— Может быть, — согласился тот и не стал разматывать нить разговора, хотя он слышал, что Делюк усыпил именно трех пастухов, которые гнались за Сэхэро Егором. Человек-молва видел: Туси слишком высокомерен и самоуверен, он убежден, что всё знает и видит наперед, а потому лучше промолчать.
— Такие вот дела, — сказал Туси и добавил: — С одним-то Сэхэро Егором можно ещё жить: по полсотне, самое большое по сотне и по две сотни оленей угоняет. Это для большого стада — что котелок воды с озера, в пургу и в туман не меньше откалывается. Зато пастухам нет времени бока отлеживать. В прошлый раз, правда, этот двуногий волк побольше кусок отколол. Тоже наглеет. Да вот другие сэхэро егоры не появились бы. Игна Микит, тот тоже не страшен, да и, говорят, ленив стал на подъем.
— Всё может быть, — немногословно заключил человек-молва, потому что по слухам он знал, что Делюк крайне бедный человек.
— А Делюк-то сам… кто? — будто уловив мысли человека-молвы, спросил Туси и сам же ответил: — Бедняк-бедняком!
— Не оказал бы, — возразил всё же человек-молва и стал пояснять: — Сам я то не видел. Не знаю. Врать не хочу. А слухи идут, у него что-то около шестидесяти оленей было. Да вот Сядэй Назар, добрая душа, слышно, двести оленей ему отвалил. Просто так, ни за что!
— Вот светлая голова — Сядэй Назар! — от радости Туси даже подпрыгнул. — Не перевелись ещё люди! И я бы для Делюка полтыщи оленей не пожалел!
— Это — почему же? — подозрительно посмотрел в лицо собеседника человек-молва.
Туей многозначительно поднял указательный палец и сказал:
— Думать надо!
— Думать-то можно… Но кто знает, какую лямку потянет этот Делюк? — после недолгого молчания сказал человек-молва и снова взглянул в плоское, самодовольное лицо собеседника.
— Вот именно! — подхватил Туси. — Надо сделать всё, чтобы он нашу лямку тянул, пелеем был.
— Тру-удно в чужую душу заглянуть. Невозможно, — сказал человек-молва.
— Это верно, — согласился Туси. — Эта голытьба всегда самыми честными и непогрешимыми себя считает. Но всё же добро можно только добром откупить.
— Это так, но играть… с шаманом?..
